В поисках наслаждения - Элизабет Эссекс

Избегая смотреть Лиззи в глаза, сквайр Пэкстон начал говорить, но голос его звучал так тихо, что ей пришлось наклониться к нему, чтобы услышать.

— Я просто не могу тебя ему доверить. Твоя жизнерадостность и стремление к… — Он не мог себе позволить произнести то слово, которое она так жаждала услышать. Не мог пригнать правду ее притязаний на то, чтобы иметь возможность жить так же независимо, как любой мужчина. — Твой темперамент требует жесткой мужской руки. Тебе нужен муж не просто ровня, но тот, кто заслуживает твое уважение.

Она сознавала, что он говорил все это из страха и любви, отцовской любви к дочери, но не могла вынести, когда в ход пошли такие слова, как «заслуживать» и «уважение». Это значило, что он перешел на обычные нравоучения, суть которых сводилась к тому, что ей следовало стать обычной женщиной с «естественными наклонностями» и забыть свою «противоестественную тягу» к учению и независимости.

Это неизбежно должно было расстроить и разозлить ее, заставить наговорить отцу много правдивых, но неразумных слов или просто выскочить за дверь. И у них не было бы ни соглашения, ни брачных условий, ни свадьбы.

— Папа, — предприняла Лиззи попытку выразить в голосе то глубокое убеждение, какое чувствовала. — Ты должен понять. Джейми достоин моего уважения и доверия. До сих пор я не желала даже рассматривать какие-либо предложения о замужестве. Ты должен знать, что я искренне считаю его наилучшим для себя женихом.

Когда отец попытался ей возразить, Лиззи его перебила.

— Папа, а мои чувства в расчет вообще не берутся? — тихо спросила она. — Я хочу выйти за него замуж. Он единственный мужчина в настоящем и будущем, за которого я могу выйти.

Эго все, что она могла сказать отцу о своих личных чувствах и истинных эмоциях.

К счастью, ее слова произвели нужный эффект. Он закрыл лицо ладонью и, прежде чем произнести хоть слово, надолго уставился на решетку камина.

— Я не могу дать тебе своего благословения, но согласие, если без него не обойтись, дам.

— Тех, кого соединил Господь, да ни один смертный не разлучит, — отозвались эхом в просторном каменном нефе церкви Спасителя слова преподобного Марлоу.

Джейми стал ее мужем, по крайней мере на время. Пока Господь не разлучит их.

— Я соединяю ваши руки и объявляю мужем и женой, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Хотя, с ее точки зрения, было бы точнее сказать: «Мужем и рабой». Но в целом все прошло наилучшим образом, хотя бракосочетание не отличалось блеском или благопристойностью в силу известных обстоятельств.

Серые небеса грозили пролиться дождем, и отец Джейми, преподобный доктор Марлоу, казался смущенным и каким-то встревоженным. Он то и дело терял нужное место в потрепанном молитвеннике, который сжимали его узловатые артритные пальцы, и бросал на Лиззи нервозные взгляды, как будто ждал, что е минуты на минуту она улетит или бросится стремглав по проходу к дверям.

Бога ради, она еще ни разу никуда не сбегала.

В ожидании начала церемонии Лиззи и сама нервничала.

Вопреки ее ожиданиям вчера им не позволили больше побыть вместе. Джейми отправили прочь, а ее оставили дома заниматься приготовлениями. До самого утра. Чтобы проверить, вернется ли он на самом деле.

Но Джейми находился сейчас здесь. Он вернулся, чтобы дать ей респектабельность и независимость. Да. Ей лучше бы думать о своем новом статусе замужней женщины, а между тем ее сердце обрывалось каждый раз, когда Джейми обращал к ней свои пронзительные серые глаза.

Ее мучило головокружение, и оно усилилось с того момента, когда большая мужская рука Джейми легла ей на поясницу, чтобы проводить ее в ризницу и поставить в журнале свои подписи.

Теперь она окончательно осознала: то, что так стремительно случилось с ней в последние дни, не было иллюзией. И он действительно уезжает.

Она получила то, что хотела.

Дом. Место, где устроит жизнь по собственному вкусу и сообразно своим представлениям.

Ее счастье было почти полным.

Оставалось лишь увидеть дом. В ее голове уже роились идеи, как она обустроит его, как будет учиться управлять домашним хозяйством. Как обучится полезным навыкам и займет достойное место в этом мире. Как проживет жизнь, полную пользы и смысла, а не пустую и напрасную.

Главным достоинством ее матери, приятной и доброй женщины, кроме умения искусно вышивать, была способность очаровывать и радовать всех и каждого, кто попадал в поле ее воздействия.

Селия, как и многие другие молодые девушки, которых знала Лиззи, была не прочь прожить жизнь в роли красивого, радующего глаз дополнения своего мужа. Но Лиззи так не хотела. И не могла.

Она не была создана для безделья и бездействия. Она не могла сидеть без движения, когда должна была находиться на улице, гулять, скакать верхом или ходить под парусом. Чем-нибудь да заниматься. Несмотря на то что Лиззи в совершенстве научилась напускать на себя безразличие, ей никогда не нравилось сидеть сложа руки и скучать.

Потому что она не обладала талантом делать мужчин довольными собой и не имела способности его развить. На самом деле своей проницательной наблюдательностью и острым языком она вызывала у них чувства прямо противоположные: нервозность и неловкость.

Но теперь, надежно защищенная брачными узами, она могла делать все, что хочет. От этой мысли кружилась голова.

В Хайтон-Хаусе состоялся элегантный свадебный завтрак, в котором принимали участие только ее родители и родители Джейми. Мама устроила все, как всегда, красиво и привлекательно. Столы украшали цветы из сада, и их дыхание наполняло влажный воздух раннего лета пьянящим благоуханием. Джейми сидел рядом с ней за накрытым полотняной скатертью столом и выглядел очень довольным. Весь завтрак е восхитительным очарованием он ухаживал за матерью Лиззи и своей собственной.

— Как это досадно, дорогой капитан, — говорила ее мать, — что вы вскоре нас покидаете.

Наблюдать за ним было истинное удовольствие. Этот мужчина, безукоризненно одетый, воспитанный, обладающий непринужденными манерами, с не сходящей с лица улыбкой, был живым воплощением преуспевающего, счастливого жениха.

Уж не привиделся ли ей этот темный мужской голод, промелькнувший в его глазах, когда, взглянув на Лиззи из-под непокорного вихра каштановых волос, он ответил ее матери:

— Мне и самому жаль, леди Теодора, но долг обязывает.

Нет, не привиделся. Потому что отец тоже это заметил или почувствовал. Единственно этим объясняла Лиззи его яростную враждебность и упрямую непреклонность.

И он все еще не успокоился, хотя факт уже свершился. Его лицо продолжало выражать напряженное неодобрение. За столом он сидел с таким несчастным видом, будто ему вырвали зуб и он мучится от дискомфорта и боли.

Его угрюмое молчание явно повлияло и на преподобного Марлоу, от обычной словоохотливости которого не осталось и следа. Священник, впав в неловкое молчание, как будто копировал хозяина дома. Без усилий матушки и Джейми завтрак стал бы сущим бедствием.