Его апатия - Чингиз Абдуллаев

— Не знаю, — ответил Дронго. — Но постараюсь вернутьсяпораньше. Как вас зовут?

— Алла Николаевна. — Она вновь приветливо улыбнулась.

По холлу первого этажа нетерпеливо ходил Костя Федяков. Онбыл в нарядном светлом костюме. Увидев Дронго, он с улыбкой шагнул навстречу.

— Я думал, что ты уже ушел, — признался Костя. — Обиделся ине стал меня ждать.

— Меня трудно обидеть, тем более всего лишь не соглашаясь сомной, — отозвался Дронго. — С одной стороны, я полагаю, что у каждого человекаесть право на ошибку. А с другой, не считаю возможным обижаться по любомуповоду, особенно когда со мной говорят достаточно искренне.

Они вышли и сели в автомобиль Федякова.

— Только учти, — напомнил Дронго, — у нас мало времени.Только три часа.

— Как это три часа? — не понял Костя. — Мы же договорились,что поедем ко мне. Жена приготовила такой ужин! Может, мы просидим до утра,чего заранее загадывать.

— Я должен вернуться в отель, — терпеливо объяснил Дронго, —у меня важная встреча.

Он не стал напоминать Косте, что вечером должен был приехатьЭдгар Вейдеманис. На всякий случай Дронго не сообщал никому что Вейдеманисприезжает поездом, а не прилетает самолетом. На поезде, где багаж недосматривают, у Эдгара была возможность привезти оружие, которое моглопригодиться в сложной ситуации. Разрешение на оружие у обоих экспертов имелось,они могли не опасаться возможных проверок.

Федяков повел машину в сторону набережной, вдоль которойстояли новые дома.

— Разве ты живешь в той стороне? — спросил Дронго.

— Нет, конечно. — Костя улыбнулся. — У меня собственныйдвухэтажный дом, купил в девяносто шестом. Тогда у меня дела шли неплохо,издавалось много книг. В девяносто седьмом вообще был пик продаж. Я все времядумаю, как удачно успел купить дом. Потом был дефолт, в девяностом восьмом годуу нас тут столько людей обанкротилось! Нет, лучше об этом не вспоминать. А путья выбрал не случайно — полюбуешься нашим Тихим Доном.

Дронго молча смотрел в окно. Неожиданно он попросилостановиться.

— Что случилось? — не понял Федяков.

— Подожди, — попросил Дронго. Он вышел из салона автомобиляи направился к цветочному магазину, откуда вернулся с роскошным букетом,который бережно положил на заднее сиденье, — Это для твоей жены, — пояснил он.

— Спасибо, — смущенно буркнул Костя и резко взял с места.

— Я помню вашу улицу Энгельса, — сказал Дронго, — площадь уДома Советов и, конечно, проспект Ленина. Сейчас, наверное, уже некоторыеназвания поменялись. Интересно, что во всех крупных городах Советского Союза,да и в маленьких тоже, были Советские улицы, проспекты Ленина и улицы Энгельса.А потом мы разодрали свою страну на куски, а заодно переименовали некоторыегорода и улицы, решив, что это сделает нас счастливыми. Как глупо…

— В первое время и нам было непривычно, — признался Костя, —мы ведь вдруг оказались на границе. Макеевка или Горловка уже в другой стране.Нужно пас — порта показывать, границу проходить. А у нас у всех там родные иблизкие. Потом привыкли. Сейчас некоторые даже пользуются: везут туда дефицит,а оттуда дешевые товары. Бизнес наладили. В общем, устроились с учетом новыхобстоятельств. Знаешь, как наши книги продавались? Если хорошие были, то они ина Украине шли, как в России.

— Значит, ты тоже устроился? — насмешливо спросил Дронго.

— А ты не улыбайся. Жить-то нужно было. Разве я думал, чтоиздателем стану? Я ведь театральный режиссер по профессии. Жизнь заставилаиздательство открыть. Так и мои товарищи. Среди них и врач есть. Он, правда,подзаработал немного в туристическом бизнесе, а потом не выдержал, в медицинувернулся. У него просто другого выхода не было. Ты ведь то же не от хорошейжизни частным детективом заделался. Раньше был известным человеком, в ООНработал, с Интерполом сотрудничал. А сейчас мотаешься по нашим весям, чтобыкакого-то полоумного убийцу защитить. И зачем тебе это нужно?

— Ты опять за свое? — покачал головой Дронго.

— Ладно, больше не буду. Но ты мне скажи, тебе самому необидно? Кем ты был и кем ты сейчас стал.

— Не знаю, — ответил Дронго, — я ушел из экспертов еще до того,как распался

Союз. В последние годы было слишком много лжи ипредательства. Мне еще повезло, я сумел достойно уйти. А сколько людейпострадало, у скольких поломали жизнь. Больше всего повезло в бывшем СССРразведчикам. У них в Первое Главное Управление пришел Примаков и просто спасэто ведомство от разгрома. Ему памятник при жизни нужно поставить за такуюработу. А потом и того больше — в девяносто восьмом возглавил правительство ивсю страну спас. В Аргентине, когда их валюта обвалилась, четырех президентовсменили, по всей стране были грабежи и мародерства. А в России тогда в четырераза рубль ссохся — и ничего, выжили. И как же Евгения Максимовичаотблагодарили? Отправили в отставку и устроили на него массированную атаку.

Дронго помолчал. Константин уважительно ждал продолжения егомонолога.

— У меня тогда много чего накопилось. Погибла женщина,которая мне нравилась. Застрелилась другая. В общем все было наперекосяк. Иникто не знал, чем кончатся эти идиотские эксперименты Горбачева — Шеварднадзе.Два никчемных политика «сдавали» собственную страну, и я как госчиновник вродебы в этом должен был соучаствовать, молчаливо наблюдая за ее агонией. Они тогдапредали всех и все, что могли. Вот я и решил уйти. А потом жизнь моя как быразделилась. Теперь я живу немного в Баку, немного в Москве и немного в однойевропейской стране.

Дронго не стал называть Италию. Это было его слишком личноедело, чтобы говорить об этом Федякову. Да и вообще он никогда и никому нерассказывал, куда и зачем уезжает.

— Что касается моего приезда сюда, — продолжал Дронго, — тоскажу тебе честно: я приехал сюда не потому, что меня наняли. У этогонесчастного, подозреваемого в убийстве, нет денег даже для того, чтобысодержать самого себя. Жена и сын Нагиева в Киеве, а ко мне приезжала его сестра.Я ее выслушал и подумал: как могло получиться, что молодой человек, подававшийбольшие надежды, вдруг оказался таким страшным убийцей? Ты вот можешь мне этообъяснить?

— Мне чихать на его надежды! — в сердцах выговорил Костя. —Если он убийца, то я не хочу вникать в душевные переживания этого сукина сына.Он должен ответить за свое преступление. Вот и все мое отношение к нему. А наостальное мне плевать.

— Какой ты у нас, оказывается, апатичный, — нахмурилсяДронго. — Значит, тебе на все наплевать?

— Нет, не на все. Но когда ребенка убивают, мне плевать надушевные потрясения убийцы, даже если он был круглым отличником, как ты сообщилмне сегодня утром. Мне нужно, чтобы его посадили на всю жизнь. И чтобы он сдохв тюрьме. Вот какое у меня к нему отношение. И это не апатия, а антипатия. Вотличие от твоей симпатии. Извини, но я привык говорить правду. Или ты думаешь,что, если он лезгин и мусульманин, я должен к нему по-другому относиться? Вот ядва раза был в Штатах, видел, как там белые американцы посадили себе на головунегров. Что из этого хорошего получилось? Уже даже Буш издал указ, что всепривилегии негров нужно отменять. Нельзя оставлять глупых чернокожих винституте только на том основании, что они негры, и не принимать талантливыхбелых ребят, только потому, что у них цвет кожи как у бывших рабовладельцев.Нельзя! И в нашей стране тоже слишком долго цацкались со всеми этими черными,мусульманами, азиатами. Дружба народов, видите ли. Все это херня, Дронго. Вотты мой друг, и это я понимаю. Есть у меня друг грузин — Шалва Зедгенидзе,которого я очень люблю и уважаю. Но твоих соплеменников, заполонивших нашибазары, я любить не обязан. Они, кстати, меня тоже не особенно любят. Всеправильно. Своя рубашка ближе к телу. Ты не согласен? — Костя обернулся кДронго.