Сумерки в раю - София Герн

Кабинет был просторный и совсем простой. Его единственным украшением был постер с картины Гогена «Ревность». Довольно странный выбор для больницы. Но, с другой стороны, не вешать же картину, изображающую вскрытие трупа господами в широкополых шляпах и обширных воротниках работы Эль Греко. Алена любила жизнерадостные таитянские работы Гогена и порадовалась, что доктору Раушенбаху они тоже по душе. Они сели за столик, стоящий у окна, и симпатичная мулатка-секретарь принесла им ароматный кофе. А еще говорят, что американцы не умеют его варить! Хотя этот доктор, судя по всему, научит кого хочет и чему хочет. Настолько велико было его обаяние, совсем иное, чем у всех тех роковых самцов, которые до сих пор попадались Алене. Он был сама доброжелательность и… лучезарность. На его высоком, пересеченном тремя глубокими морщинами лбу читались слова «отличный парень». Но при этом вся его несомненная положительность не была выставлена напоказ, хотя и говорила сама за себя. Тихая и сдержанная, как его голос.

— Как наша Катя, доктор Раушенбах? — спросила Алена.

— Она в надежных руках, Алена… Можно вас так называть? А вы зовите меня Антон. Терпеть не могу нашу отечественную манеру присовокуплять к имени отчество.

— Согласна, — кивнула она, отхлебывая дивный напиток с легким привкусом «irish cream», — отчества старят… Но вы не ответили на мой вопрос.

— С Катюшей все в порядке. Мы уже занимаемся анализами. Тем более что с донором у нас проблем нет. Это ее мама.

— И каковы шансы девочки?

— Думаю, они велики.

— И когда операция?

— Послезавтра. Когда будут проведены все необходимые исследования.

— Так скоро?

— Это не Россия, — улыбнулся доктор. — В нашем госпитале не нужно простаивать долгие очереди, и когда эта самая очередь дойдет, пациенту может уже ничего не понадобиться. Кроме вскрытия… Простите. Но это так.

— Поэтому вы работаете здесь?

— Не буду скрывать. Здесь у меня больше возможностей и помогать людям, и ни в чем не нуждаться. Не мне вам говорить, что у вас жалкая оплата труда врача делает из многих вовсе не альтруистов, а алчных хапуг. Печально, но факт. Отношение к медикам и вообще все здравоохранение в России даже удовлетворительным признать трудно. Оно ни в какие рамки не лезет. Проще было бы сказать, что у вас медицины нет. Но это не так. Есть достойные люди, талантливые, почти самоотверженные хирурги. Но… Я не герой. И вовсе не самоотверженный. Я хороший профессионал, и мне, чтобы быть полезным, нужно не думать о том, что я буду есть и сумею ли заплатить за жалкую квартирку.

— Вы хотите показаться мне циником? — спросила Алена.

— Нет. Я хочу быть с вами откровенным.

— Вы переживаете за своих пациентов, Антон? — сменила она тему.

— Было бы странно, если бы это было не так. Конечно же переживаю. Иначе какой я был бы врач? О! Наверное, я вам показался сухарем…

— Вовсе нет. Вы, скорее всего, преувеличиваете свой прагматизм. А в душе — романтик.

— Вы меня поймали! — засмеялся он, и его глаза даже заблестели от выступивших слез. — Насмешили! Ничего не скажешь. Алена, я действительно ужасно романтичный дурак. И люблю штампы.

— Штампы? — не поняла Алена.

— Да. Стереотипы. Например, я хочу вас пригласить на уик-энд прогуляться на моей яхте. Это штамп. Океан. Белая яхта. Красивая девушка. Мужественный герой. — И он снова засмеялся.

— Принимаю приглашение. Судя по всему, я тоже большая любительница всего неоригинального, но… соблазнительного!

— Хотите пойти со мной на обход? Просто ради интереса. И заглянем к нашей маленькой принцессе. Она очаровательная девчушка. Такая серьезная. Любит рисовать. Я ей принес пару альбомов и карандаши. Пусть развлекается.

— Пойдемте. Мне бы хотелось ее навестить. И вообще осмотреться.

Вставая, он коснулся ее плеча, положив на него прохладную ладонь. И это прикосновение к коже, едва прикрытой легким топом из индийской хлопчатобумажной, вышитой вручную ткани, оказалось для нее совсем не неожиданным, но очень приятным. Они были знакомы всего каких-нибудь полчаса, но Алене уже казалось, будто она знает этого человека всю жизнь. И за эти минуты все ее дурацкие, как теперь представлялось, фантазии о Богородском улетучились, оставив в душе лишь легкий, не слишком-то приятный осадок. Но она отбросила это ощущение, чтобы легко и радостно отправиться вслед за этим замечательным — именно замечательным, она ничуть в этом не сомневалась! — человеком на обход. И он ее не разочаровал. Не было ни одной палаты, где Антона Раушенбаха не приветствовали бы от всей души. Даже маленькая замкнутая Катя бросилась ему навстречу, совершенно проигнорировав вошедшую вместе с ним Алену. Она показывала ему свои рисунки, и ее личико было освещено надеждой.

Вечером Богородский устраивал вечеринку, и на нее собралось слишком много народа. Как же это пати напоминало шумные и бестолковые сборища, которые так любил Алексей. Удивительно, но Алена все больше и больше убеждалась в том, как они похожи. Везде, где только можно, горели фонари, освещая огромный сад, как праздничная иллюминация. Это сходство усугубляли и лампочки на деревьях, создавая атмосферу непринужденного веселья. Веселье и в самом деле разгоралось с неистовой силой. Гости вели себя шумно, женщины, все как одна, были красивы, как модели. А, может быть, некоторые из них таковыми и являлись. Алена обратила внимание на стройную блондинку, типичную американку с голливудским оскалом и холодными серыми глазами. Трудно было сказать, все в этой женщине свое собственное или результат дорогостоящей работы пластических хирургов. На ней было облегающее платье из золотой парчи, которое делало ее похожей на закованного в латы рыцаря. Сходство усиливалось ее угловатыми и резкими движениями, совсем не женственными. Вера шепнула, что это бывшая любовница Антона Раушенбаха. И Алена почему-то ощутила легкий укол ревности. Вера это заметила.

— Но ведь бывшая, — улыбнулась она.

— А мне какое до этого дело? — небрежно повела плечами Алена. И тем не менее ее это почему-то задело. А потом ее внимание привлекли уединившиеся в увитой штамбовыми мелкими розочками беседке те самые мужчины, которые присутствовали на обеде в день ее приезда. Они о чем-то горячо спорили, и общий тон их беседы казался напряженным.

— Ну и что? — сказал Богородский. — Вы всерьез полагаете, что нашему богоугодному заведению может что-то угрожать?

— Как сказать, Андрей, я не уверен на сто процентов, — вполголоса возразил Уилл Брюс, — но информированные люди утверждают, что нас есть за что прихватить, и это вопрос времени.

— Успокойся, — махнул рукой Том Шнайдер. — Я знаю свое дело. Наши документы безупречны, нашим акционерам не на что пожаловаться, все идет просто отлично. Да и репутация Антона Раушенбаха дорогого стоит. Налоговой инспекции нам нечего предъявить. Не обращай внимания на слухи.

— А вот это ты напрасно, Том, — покачал головой Богородский. — У нас говорят, слухами земля полнится. Их игнорировать не нужно. Просто сделаем выводы. И все.