Комитет охраны мостов - Дмитрий Сергеевич Захаров

«столицы Сибири» — обязательный дурацкий спорт двух миллионников.

Так вот Серёгин любил Новосибирск, чем вызывал удивление у поклонников обеих «столиц». Если любишь, зачем тогда поселился в этом алюминиевом Чернобыле, язвительно интересовались на берегах Обского моря. Новосибирск?! — поражались красноярские приятели, ты ещё скажи — Москва.

Серёгину было плевать. Он когда-то приехал сюда с Наташкой, познакомившись с ней за полторы недели до этого. Ему-двадцатитрёхлетнему казалось, что это и есть романтика: влюбиться без башки, бросить всё и всех, никому ничего не объясняя, рвануть в чужой край света, вообще не имея в виду завтра.

Они вдвоём прожили в Ща (приз за самое безумное название микрорайона) четыре месяца. Потом он съехал к полудрузьям в общагу НГУ. Потом была ебанатская (как делают только литературные мальчики) попытка пьянства навылет, ещё на пару месяцев, в финале которой он обнаружил себя натурально под забором. Затем в стационаре — с воспалением лёгких. Затем — снова в общаге.

В общем, Новосиб — город юношеской, почти детской влюблённости. Здесь улицы — не улицы, остановки — не остановки, а площади — никакие не площади. Это всё — места встреч, ссор, прогулок на годовщину, нелепых статуй, которые вместе рассматривали, старых магазинов и лавок (которые с тех пор рассыпались в прах), где он покупал Эн какую-нибудь возмутительную ерунду, но всё равно улыбается, вынимая её из памяти. Город — карта былых сокровищ, город — выдуманная страна, где всё знакомо, даже если ничего знакомого уже нет.

В таком городе и в облупленной наркоманской девятиэтажке — они жили в наркоманской девятиэтажке — есть и очарование, и душа, и судьба. Не в убитой квартире с вонючим встроенным шкафом (в нём прежние держали собак), не в загаженном тёмном подъезде. А просто вот здесь. Только тебе открыто, где это «здесь». Это только твоя тайна. Ну, может быть, ещё Эн, раз уж это её город.

Он оставил этот город ей.

Как она, интересно?

Серёгин вышел из здания вокзала Новосибирск-Главный (тоже, понятное дело, издёвка над Красноярском) на площадь и некоторое время оглядывался по сторонам. Титульную гостиницу переименовали во что-то невозможное, рядом с ней прописался карликовый торговый центр, а так — примерно то же, что и раньше. По крайней мере, флипов до космопорта не завелось.

Он некоторое время сомневался, идти или ехать, но погода оказалась приличной — в небе показывали небольшое ладное солнце — и Серёгин не стал вызывать такси. Идя по городу, он с интересом разглядывал людей, сверяя их со своими воспоминаниями, и не без удовольствия обнаружил, что нынешние люди получше: во-первых, моложе, во-вторых, веселее одеты.

Серёгин догулял до «Чашки кофе» на Ленина и устроился в ней завтракать. Это место удобно тем, что львиная доля городской жизни прописана в этом здании, а неудобно — тем же. Это такой нудистский пляж: все всё сразу видят, обсуждают, знающе подмигивают. Приедь он по местным делам, ему и в голову не пришло бы здесь оказаться. Но по красноярским — можно. Наверное.

На часах было 8:50, и в это время по залу тусовалось только незнакомое молодое мудачьё с претензией. А почему сразу мудачьё, спросил себя Серёгин. Ну, чуваки в свитерах с ебущимися оленями, так и что? Ну, какая-то блядь с надутыми волшебницей химией губками. Так и опять же — какое, сука, тебе до неё дело?

Но какое-то всё же было.

Это старость, сказал себе Серёгин. Молодые и красивые (да и некрасивые тоже до кучи) вызывают острое желание убрать их из поля зрения. Вы́резать из наблюдаемой реальности и вложить обратно в журнал «Esquire», откуда все они зачем-то выпали. Или на худой конец заретушировать до неузнаваемости, чтобы не выделялись из нашей буро-малиновой компании. И щи попроще. И вообще — попроще. И вот эти выбеленные лица, эти брючки на щиколотках, эти фиолетовые волосы. Хотя вот фиолетовые были в какой-то момент у Эн…

Девочка в закатанной до локтей форменной рубашке принесла еду. Левой, сплошь татуированной рукой поставила перед Серёгиным кашу, тарелочку с двумя кексами и прозрачный чайник «English breakfast». Делано улыбнулась, гипертрофированно растянув уголки рта на долю секунды, и унеслась на кухню.

Серёгин рассмеялся.

Он уже подъел бо́льшую часть овсянки, скрошив в неё оба кекса, когда в зале нарисовался Коля. Сонный, помятый, в какой-то нестираной бороде. Вот уж поистрепался старик… Серёгин помнил его вовсе не таким.

— Здоро́во! — драматически объявил Коля, протягивая несоразмерную себе лапищу. В этом приветствии было всё: хромая профессиональная судьба, развод, хронический панкреатит и кот, наблевавший на ноутбук.

— Ну привет, чувак.

Коля сел и с сомнением посмотрел на остатки каши в тарелке Серёгина.

— Болеешь или ЗОЖ и тебя укусил? — спросил он с подозрением.

— Просто люблю овсяную кашу с утра. Слышал, это пока ещё не наказуемо.

— Ладно, — недоверчиво махнул рукой Коля, — но я возьму мяса.

— You are welcome.

Коля долго надувал щёки перед официанткой (другой, с выбритой половиной головы), заказал, наконец, блины — и, сложив руки на стол, стал отстукивать пальцами «Вставай, страна огромная».

— Давненько… — начал он, но на этом и остановился.

— Ты как давно перебрался в коммерческий? — спросил Серёгин, наливая себе чаю.

— Давно. Года три уж.

— И как тебе?

Коля закатил глаза.

— Сам знаешь.

— Слава богу, нет.

— Да ладно. Не работал в коммерческом — так писал для дяди. А не писал для дяди — значит, ишачил на выборах. Там-то вообще люто.

— Не знаю, — сказал Серёгин, шумно отпивая чай, — я люблю выборы. Там можно каких-нибудь говнюков отшлёпать хуями по губам. И это всё за счёт других говнюков.

— Но кому-то надо и отсосать.

— Только если любишь это дело. Когда ты известен как шлёпатель хуями, ставить тебя на сосание ни у кого и мысли не придёт. Что ты, милай! Я — специалист узкого профиля.

— Молодец, чо… я-то — широкого.

Серёгин оценивающе посмотрел на Колину худую физиономию.

— Незаметно.

Коля потёр лоб, потом с нажимом провёл ладонью по лицу, будто хотел его смять и выбросить. Не дожал. Уставился на Серёгина безо всякого выражения.

— Ну так и что у тебя за дело на сто рублей?

— Я же тебе сказал — размещалово.

— А подробнее?

— Подробнее — красноярская история. Суд над случайно надёрганными людьми. Крики «терроризм!», «ужас!», «нас хотят взорвать!». Власть на всякий случай помалкивает. Состояние надёрганных ухудшается. В общем, вполне кондиционный сюжет. Жанр — колонка от любого твоего автора или мини-расследование. Репортаж не предлагаю — слишком странно в новосибирском издании будет смотреться. Хотя как скажешь. Текст