Дайте мне обезьяну - Сергей Носов

Борис Валерьянович Кукин ждал вопросов.

Тихий ли ангел пролетел, милиционер ли родился – молчали.

Не хотелось работать. Въезжать.

Утро есть утро.

Тетюрин рассеянно просматривал принесенные вырезки. Сверху лежало о конкурентах. Вот Каркар делится рецептом приготовления супа из яблок с рисовыми клецками. Вот отчет о посещении Шутилиным водозаборной станции. «Монолиты» с лопатами – групповой портрет представителей блока «Монолит» на воскреснике: саду цвесть!.. Ниже о наших. Богатырев рассматривает кольчугу в краеведческом музее, сейчас примерит. Обаяшечка Жанна, дочь Несоевой – улыбка: рот до ушей – повествует о маме. Конкурс анаграмм, тур третий. Ничего особенного: спаниель – апельсин; «все на перестановку букв!» – победителей ждет приз, изобретайте анаграммы.

– Зачем? – Тетюрин протянул листок Филимонову.

– Велено, – зевнув, ответил Филимонов.

Слово «велено» в его устах означало «велено Косолаповым».

Тетюрин так и не понял, зачем вырезать анаграммы, присланные читателями.

– А кто такой политолог Самсонов?

– Ну есть тут один, – сказал Колян, хрустя печеньем, – неясной ориентации.

– На Шутилина работает, – сказал Кукин.

– Нет, – возразил Колян, – Шутилина он тоже мочит.

– Чья-то маска, короче, – сказал Филимонов.

Тетюрин отметил:

– С чувством написано. (Он пробежал глазами колонку – интервью – политолог Самсонов рекомендован как автор пособия «За кого не надо голосовать».)

– В отношении суггестии, – произнес Кукин, – очень похоже по стилю на вас.

– «Опустив очи долу», – прочитал Тетюрин. – Знал я одного, любил «очи долу».

Тетюрин задумался. Это Костя Негожин любил, его сокурсник и даже, если вспомнить, соавтор одного выступления в неком журнальчике. В их тогдашней двустоличной компании Негожин слыл за оригинала. Стиль у него был отменный, но он зло употреблял архаизмами. Именно над «очами долу» негожинскими, помнил Тетюрин, иронизировали года четыре назад на семинаре в Нижнем Новгороде, куда занесло их всех (т. е. некоторых) по непостижимой логике какого-то невразумительного проекта, щедро оплаченного добрым дедушкой Соросом. Негожин и там отличился: потерял чемодан, ему скидывались на дорогу. С тех пор о Негожине ни слуху ни духу.

Но построение фразы – очень похоже. И пафос.

Было бы слишком невероятно, если бы Негожин здесь пахал на Шутилина. Или против Шутилина – здесь бы – пахал.

Тетюрин взялся читать другую колонку, и тут произошло событие: Жорж появился. (Нет, конечно: событие – раньше, а Жоржев приход был только откликом…)

– Кофий пьете? – входя решительно в штаб и торжественно, во весь голос: – Начало Каркара!

Все напряглись. Жорж не торопился рассказывать; он медленно подошел к столу, взял графин и прямо из горлышка стал пить воду. Вода была желтоватой, с неаппетитным ржавым осадком, – что уж там придавало ей желтизну – хлориды ли какие-нибудь, гидрокарбонаты ли, или же биологически активные компоненты вроде йода и железа, Тетюрин, конечно, не знал, но все здесь эту воду считали целебной, да и вообще эти края славились минеральной водой; во всяком случае, в штабе всегда стоял графин с желтоватой жидкостью, и любой желающий мог эту целебную воду пить.

Понятно, что наслаждался Жорж не столько водой, сколько производимым эффектом.

– Ну и как же он начал? – не выдержал Филимонов. – Взорвал себе сауну? Проколол себе шины?

– Хуже! Собаку ухлопал! Свою!

Кукин крякнул. Риторически как бы. Мол, а я что говорил?!

Вот что случилось. Полчаса назад – только что! – на этого мудака Каркара было совершено якобы покушение! Он вышел на набережную вместе с собакой. Четыре пули из проезжающего автомобиля. Три попали в собаку. Собаку наповал. Каркар невредим. Интервью раздает.

– Свидетелей нет, конечно? – спросил Колян.

– Свидетеля убили.

– Так все-таки убили кого-то?

– Я же говорю, собаку!

Филимонов побагровел и ударил кулаком по столу:

– Сссука!.. у-у, сссука!

Филимонов любил собак, все это знали. В Москве у него на попечении жены остался бобтейл.

– Ты чего? – спросил Тетюрин, пораженный реакцией Филимонова еще больше, чем самим происшествием.

– Гречиха сука, собаку не пожалел!

– Гречихин, – пояснил Колян, – мордодел Каркара, концептуалист блока «Честь и достоинство».

Борис Валерьянович поинтересовался породой пса. Жорж точно не знал:

– Не то сенбернар, не то доберман…

– Сенбернар, наверное, – предположил Кукин. – Народ сенбернаров больше жалеет.

– Суки, какие суки! – качал головой Филимонов, – Сенбернара, скоты!..

Позвонили в подконтрольные Косолапову «Ведомости», там ждали корреспондента с места события; еще не приехал, но общая картина уже прояснилась: определенно, стреляли в Каркара, его защитила собака.

– Ах, собака его защитила!

– А что, – оживился Колян, – хорошо работают. Представьте только, фотография на первой полосе. «Он спас Каркара». Каркар и Гавгав.

– Не надо шутить, – сурово произнес Филимонов. – Я, конечно, циник и мизантроп, но всему есть пределы.

– Если иметь в виду осознанное управление возможностями, – рассуждал Борис Валерьянович Кукин, – было бы эффективнее собаку не убивать, а только ранить. Ее бы лечили, публиковали бы бюллетени о состоянии здоровья. За три дня до выборов она бы умерла.

– Перестаньте, – попросил Филимонов.

Рита заплакала.

Косолапов спускался по лестнице, когда в Синий Дом ворвалась Несоева.

– Я не хотела по телефону, вы понимаете, что во всем обвинят меня? Я основной конкурент Каркара!

– Вы вне конкуренции, Анастасия Степановна, – сказал Косолапов.

– Но обвинят меня. Что я его заказала!

– Насколько мне известно, уже обвинили «монолитов» и лично Шутилина. Шутилин считает себя оклеветанным. Обещал подать в суд.

– Но он не из нашего округа!

– А что касается вас, я думаю, как раз бы не помешал слушок, что вы его лично… пых, пых!

– Как? Как вы сказали?

– Слух! Только слух! Все сразу поймут, что этот нелепый слух пустили люди Каркара.

– Что вы, не надо, – испугалась Несоева.

– Отчего же не надо? Эту версию следовало бы поддержать. Я бы никогда так не назвал блок – «Справедливость и сила», но раз вы самоназвались без моего участия, пусть так и будет: справедливость и сила. Не только справедливость, но и сила.