Кентская красавица - Бетти Бити

Она вернулась с остывшим чаем и несколькими оладьями на подносе.

— А как ты, Мария? — спросила я.

— Ах, я уже свое съела, — сказала она, хлопая себя по пухлым бокам все еще пропорциональной фигуры. — Мучное теперь не для меня, эти оладьи только для вас.

Еще более неожиданным было то, что на нашем голубом коврике перед камином лежало несколько крошек, и, когда Мария разговаривала, ее спокойные прекрасные глаза перебегали и метались по комнате, как бы свысока осматривая ее.

Через несколько минут Мария извинилась. Она немного остыла после приготовления оладий и теперь была готова идти к повару. Она улыбнулась и закрыла за собой дверь в гостиную.

Мы уже допивали по второй чашке чаю, а Робин ел свою четвертую шотландскую лепешку, когда она попрощалась. Я слышала, как открылась и закрылась входная дверь и оживленно застучали ее каблуки. Еще как скрипела лестница и эхо вторило удаляющимся шагам.

Я взглянула на Робина. Интересно, заметил ли он — если действительно было что заметить. Но он, казалось, был поглощен своим занятием. Он намазывал маслом следующую лепешку.

— Вы простили меня, Шарлотта? — вдруг спросил он.

— За что?

— За то, что я рассказал об инженере-нефтянике и Элоизе Стофард.

— Ах, за это.

— Да. За это. Это ведь очень важно для вас, не так ли? — Он поставил тарелку и взял мою руку. — Хорошо, если не так, но я все-таки скажу, что думаю. Уверен, что он заискивает перед Элоизой и так крепко целует ее просто потому, что любит ее. И больше никаких тайных причин.

Я уставилась на крошки, лежавшие на полу, и промолчала. Я не знала, какая теория мне не нравится больше — то, что Билл дружит с Элоизой, потому что любит ее, или то, что он использует ее для успеха предприятия.

— Он целовал ее?

— Это, к сожалению, факт. Но это совсем не имеет значения для большинства людей. Особенно в эти дни.

— Полагаю, что нет.

Держащая мою руку рука сжалась.

— О, не беспокойтесь, доверьтесь мне.

— А я и не беспокоюсь, — сказала я неистово, несмотря на то что все время меняла свое отношение к этому.

— Уверен, что это пойдет вам на пользу.

Я пожала плечами. Тема была исчерпана.

Я поменяла предмет нашего разговора. Мы беседовали о Пенфорде и его обитателях, а несколько часов спустя перекусили цыплятами и салатом.

— Я надеюсь, сэр Беркли не имеет ничего против того, что вы здесь принимаете гостей мужчин?

— Конечно нет. Мария и я относимся к этой комнате как к своему владению.

— Я слышал об этом, — сказал он небрежно, с легкой иронией. И приподнял бровь, как бы не придавая значения местной сплетне, с которой он не считался и которую не любил.

— Нам обоим больше двадцати одного года. Мне, например, двадцать три, если быть точной.

— Ваш Билл Напьер позволил мне предполагать, что вы моложе.

— Билл Напьер мог это сделать. И он не мой.

— Правда. Но давайте не будем говорить о нем. Все наши разговоры, кажется, сводятся к Биллу Напьеру.

— Хорошо, мы прекратим их, — сказала я энергично. — Расскажите мне о себе еще что-нибудь. О ваших статьях и о том, как вы сделались журналистом.

Я налила ему немного кофе.

Он поднял чашку и улыбнулся:

— Люблю это. Я чайный и кофейный парень. — Он улыбался. — Но начну с начала. Родился, как вы уже знаете, в Вейкфилде. Отец был школьным учителем.

— Был?

— Да, прошлым летом ушел на пенсию. Стряхнул мел с пальцев и подвесил указку. Нет, я к нему несправедлив. Он чудесно обращался с ребятами. Никогда даже не повышал голоса с ними.

— Не то что некоторые, — прошептала я.

Я очень внимательно слушала Робина. Наконец он закурил трубку и стал вспоминать. Его мать сильно страдала от артрита и не могла дать ему многого. Но она писала статьи для «Вейкфилдской газеты», в основном о кулинарии и птицах на садовом столике.

— С тех пор пшеничные лепешки. — Я улыбалась.

— И жирные блины.

— А вы начинали в «Вейкфилдской газете»?

— Нет, сэр! Или, скорее, нет, Дева. Никаких спасательных веревочек, за которые вас тянут, никакого кумовства для таких вот Гиллеспи. Я начал с «Бюллетеня Батлея».

— Очень обнадеживает, — улыбнулась я снова. — А как насчет остальных членов семьи? Есть братья или сестры?

— Одна сестра. На семь лет старше меня и уже замужем. Так что я не могу руководить ею, как Билл Напьер вами.

— Опять это имя! — Я начала собирать тарелки на подносе. Я надеялась, что смогу легко отделаться от этого Билла Напьера. — Я лучше помою посуду до того, как вернется Мария.

— Я помогу. Я эксперт-посудомойка. Кроме того, полагаю, мне пора. Мы просто не хотели, чтобы кто-нибудь слышал наш разговор.

Мы договорились, что пока Робин моет посуду, я ее вытираю. Я показала Робину, куда ставит Мария прекрасный китайский фарфор и где можно найти чистое полотенце. Все было очень просто и все же романтично и как-то по-семейному, но в это время, как бы делая выговор, церковные часы пробили одиннадцать.

— Вы что-нибудь понимаете, Кентская Дева? Я чувствую себя так, будто мы давным-давно знакомы. В два раза дольше чем… вы сами знаете с кем.

Я была рада тому, что никто в этот час не прогуливается на задворках и не может увидеть наши тени на шторах.

Статья Робина Гиллеспи была напечатана на первой полосе «Кентского вестника» — как гвоздь номера. Заголовок объявлял: «Похищение Кентской Девы».

Я могу точно описать, как я себя чувствовала, когда впервые увидела это, могу вспомнить все до мельчайших подробностей, всю череду самых противоречивых эмоций. Страховая компания запросила точный размер миниатюры Гольбейна, и я была в библиотеке, проверяла, в то время когда зашел сэр Беркли.

— Выбросьте из головы эту миниатюру, — сказал он мне с раздражением, готовый вспылить. — Посмотрите на это! — Он развернул вызвавший его раздражение «Кентский вестник» прямо на стеклянной крышке витрины, в которой находилась миниатюра. — Начнем с тона — это совсем не то, на что мы рассчитывали. И во-вторых, сама статья! Читайте это! — В раздражении сэр Беркли снял свое пенсне и передал его мне, хотя прекрасно знал, что у меня нормальное зрение и в этом нет необходимости. — Я полагаю, что вы неправильно настроили этого молодого наглеца.

Никогда до этого момента сэр Беркли не делал мне подобных намеков и не подвергал критике. Я почувствовала, как к моим щекам приливает кровь. Я не могла даже себе представить, что новой парией стал молодой, знакомый и обязанный мне кое-чем журналист, наряду с таким чужаком, как Билл Напьер.