Что видно и чего не видно - Фредерик Бастиа

Из той же формы доказательства, которую я привел, пожалуй, выведут такое заключение:

«Если кто извлекает выгоды из изобретения машин, то один только капиталист. А рабочий класс не только временно пострадает, но и никогда не воспользуется выгодами этого изобретения, потому что, по вашему же объяснению, машины только перемещают часть народного труда, правда, не уменьшая его, но зато нисколько и не увеличивая».

Составляя этот очерк, я не задавался мыслью разрешить все возражения. Единственная цель моя состояла в том, чтобы разбить общий предрассудок, весьма опасный и притом весьма распространенный. Я хотел доказать, что если новая машина и лишает временно известное количество рук работы, то в то же время непременно создает свободный фонд вознаграждения. Эти руки и этот фонд комбинируются, чтобы произвести то, что невозможно было произвести до изобретения, а из этого следует, что в окончательном результате благодаря этому изобретению при одинаковом труде увеличивается сумма получаемых удовлетворений.

Кто пользуется этим излишком удовлетворения?

Капиталист, изобретатель; он первым извлекает пользу из машины, и в этом состоит его вознаграждение за его изобретательность и решимость. В этом случае, как мы видим, он делает на издержках производства сбережение, которое, на что бы оно ни было употреблено (а на что-нибудь оно будет употреблено непременно), даст работу как раз тому количеству рук, какое машина оставила без работы.

Но скоро наступает конкуренция, которая заставляет его понизить продажную цену своего продукта соразмерно этому самому сбережению.

Тогда уже не изобретатель пользуется выгодой от своего изобретения, а покупатель его продуктов, потребитель, общество, а в том числе и рабочие, – одним словом, человечество.

Здесь не видно того, что сбережение, оказавшееся в распоряжении всех потребителей, составляет фонд, из которого черпается заработная плата для вознаграждения рабочих, оставшихся вследствие введения машин без работы.

Возвращаясь к нашему примеру, мы видим, что Жак Боном производил свой продукт, расходуя 2 фр. на заработную плату.

Теперь благодаря его изобретению заработная плата обходится ему только в 1 фр.

Пока он продает свой продукт по прежней цене, один рабочий оказывается лишним для приготовления этого специального продукта, это то, что видно; но тут является другой рабочий, который получает работу на 1 фр., сбереженный Жаком Бономом, это то, чего не видно.

Когда в силу естественного хода вещей Жак Боном принужден будет понизить на 1 фр. цену своего продукта, он не сделает никакого сбережения; тогда он не будет иметь в своем распоряжении 1 фр., на который он мог бы сделать новый заказ национальному труду. Но в этом случае место его займет потребитель его продукта, а этот потребитель есть все человечество. Тот, кто купит этот продукт, заплатит за него на 1 фр. дешевле, т. е. сбережет 1 фр., который непременно поступит в фонд для выдачи заработной платы, это опять то, чего не видно.

У этой задачи о машинах есть еще и другое решение, основанное на фактах.

Говорили так: машина уменьшает издержки производства и понижает цену продукта. Вследствие понижения цены продукта усиливается потребление, которое, в свою очередь, вызывает расширение производства и, в конце концов, дает после изобретения работу тому же, если не большему, числу рабочих, чем сколько требовалось их до этого изобретения. В подтверждение этого мнения ссылаются на типографское дело, прядильни, печать и т. д.

Это доказательство не имеет научного значения.

Из приведенного положения следовало бы заключить, что если бы потребление специального продукта, о котором идет речь, осталось без изменения или почти без изменения, то машина нанесла бы вред труду, но это не так.

Предположим, что в какой-нибудь стране все мужчины носят шляпы. Если бы благодаря машине цена на них понизилась наполовину, то отсюда еще не следует непременно, что стали бы носить вдвое больше шляп.

Скажут ли, что в данном случае часть народного труда осталась без дела? Да, это так по обыкновенному пониманию, но это не так по моему пониманию. Хотя в такой стране и не было бы куплено ни одной шляпой больше, однако весь фонд, сбереженный на заработную плату, остался бы неприкосновенным. То, чего пошло бы менее на приготовление шляп, осталось бы в экономии у всех потребителей и было бы употреблено на вознаграждение рабочих, оставшихся вследствие введения машин без работы и, таким образом, вызвало бы усиленное развитие других отраслей промышленности.

Таков общий порядок вещей. Я видел журналы, стоившие 80 фр., теперь же они стоят 48, а это составляет для подписчиков экономию 32 фр. Неизвестно, пойдут ли эти 32 фр. на журнальное дело, да в этом и нет никакой надобности, но вот что достоверно известно и что действительно необходимо – если они не примут именно это направление, то непременно примут какое-нибудь другое. Один воспользуется ими, чтобы выписывать больше журналов, другой – чтобы лучше есть и пить, третий – чтобы лучше одеваться, четвертый – чтобы иметь лучшую обстановку.

Итак, все производства солидарны между собой. Они образуют одно обширное целое, все части которого соединяются невидимыми каналами. То, что сбережено в одном производстве, идет на пользу всех остальных. Тут особенно важно понять, что никогда, безусловно никогда сбережения не действуют во вред труду и заработной плате.

Во все времена, и особенно в последние годы, мечтали о том, чтобы сделать богатство всеобщим посредством всеобщего кредита.

Я думаю, без преувеличения можно сказать, что с февральской революции парижская печать выбросила в общество более 10 тыс. брошюр, предлагавших такое решение социальной задачи.

Но это решение, увы, основывается на чистейшем оптическом обмане, если только оптический обман может служить основанием.

Обыкновенно начинают с того, что смешивают деньги с продуктами, потом бумажные деньги со звонкой монетой, и из этих-то двух смешений стараются вывести действительный факт.

При решении этого вопроса надо, безусловно, забыть о деньгах, о монете, процентных бумагах и других орудиях, при помощи которых продукты переходят из рук в руки, а надо иметь перед глазами только самые продукты, составляющие действительный предмет займа.

Когда земледелец занимает 50 фр., чтобы купить себе плуг, то на самом деле ему дают взаймы не эти 50 фр., а плуг.

Когда торговец занимает 20 тыс. фр. для покупки дома, то долги его составляют не 20 тыс. фр., а дом.

Деньги являются здесь только для того, чтобы облегчить сделку между несколькими сторонами.

Пьер, может быть, не хочет давать взаймы свой плуг, а Жак готов, может быть, дать взаймы свои деньги. Что делает тогда Гильом? Он занимает деньги у Жака и на них покупает плуг у Пьера.

На самом же деле никто ни у кого не занимает денег ради денег. Деньги занимают для того, чтобы с помощью их приобрести известные продукты.