Летающая тетушка - Анатолий Приставкин

— Да. Помним, — отвечали с братом.

— Он не хотел строить дорогу через Веселый Бор, правильно?

— Да, — опять подтвердили мы. — Он правда хороший человек!

— Вот это и рассердило господина шефа, — сказала тетушка, поджимая губы. — Он понял, что если такие хорошие люди, как Петер, не станут строить дорогу, то его вся техника заржавеет, а его контора никому не будет нужна. Значит, — добавила тетушка и посмотрела многозначительно на нас, — кому должны помочь?

— Пе-те-р-у! — воскликнули мы с Димком.

А репортер Томас добавил:

— И другим хорошим людям.

— Ну, вот и решили, — заключила тетушка так, будто остальное было понятно без слов. — А что вы, кстати, собирались делать в воскресенье? — поинтересовалась она.

— Да, в общем, ничего особенного, — отвечал я. — У нас намечался футбол с соседней школой.

— Обожаю футбол, — подхватила тетушка. — Но не люблю, когда мажут по воротам. Я тогда свищу в два пальца: «Мазила!» А вы? — спросила она мистера Томаса.

— Да я, в общем, как настроюсь… — произнес смущенный мистер Томас. — Я обычно кричу: «Судью на мыло!»

— Вы сильно кричите, да?

— Во все горло, — сознался он.

— Обожаю, когда кричат во все горло, — сказала удовлетворенно тетушка. И, посмотрев на нас, повторила, что не любит, когда мажут по воротам.

Мы с Димком заверили, что будем играть как надо, хотя не представляли болеющую на стадионе тетушку, да к тому же свистящую в два пальца.

— Так где мы будем проводить матч? — спросила загадочно тетушка.

— Где?

— Ну, разве вы не поняли, что матч мы будем проводить на центральной площади города?.. Да, да. И ровно в двенадцать часов. Так и передайте своим дружкам. А еще передайте, что в этот день мы отдаем улицы детям. Я думаю, вы так и озаглавите статью? — спросила она мистера Томаса.

Тот подтвердил, что статья будет называться «Отдадим улицы детям!».

Вообще, я забыл сказать, что после моей лекции и экскурсии у тетушки вся школа разбилась на три секции: «Стрижей», «Ежей» и «Ершей». Первые бросились изучать древнегреческие мифы, литературу эпохи Возрождения, теорию полета птиц и насекомых и так далее, мечтая поскорей овладеть искусством полета. Вторые и третьи тоже хотели летать, но они посчитали, что главное для всех нас — это защищать тетушку от врагов и просто настырных и надоедливых посетителей. «Ежи» увлеклись культом восточных культур, а «Ерши» к тому же системой обороны дзюдо.

— Вот пусть все «Стрижи», «Чижи» и прочие выезжают, на чем захотят, — сказала тетушка. — На велосипедах, на самокатах и на роликах.

— А родители? — спросили мы с братом и мистер Томас.

— Родители тоже. Мы устроим для них соревнование на велосипедах и самокатах. Ключей от призовой автомашины у меня нет, поэтому призом будет букет белых роз.

Тетушка в знак окончания разговора снова улеглась с книжкой в руках, чуть поднявшись над нами, но не очень высоко. Несколько листьев упало на ее платье.

— А вот футбольный матч, который мы устроим на центральной площади, — сказала она обыденным тоном, — я буду судить сама.

На следующий же день городская газета оповестила всех жителей о нововведении, когда воскресная улица будет принадлежать только детям, о необычных соревнованиях для родителей, но, главное, оно было набрано самым крупным шрифтом:

СПЕШИТЕ НА ФУТБОЛЬНЫЙ ДЕТСКИЙ МАТЧ, ЕГО БУДЕТ СУДИТЬ ТЕТУШКА ДОРА!!!

Ниже на дружеском шарже была изображена сама тетушка Дора, распластавшаяся в полете над футбольным полем, со свистком во рту и с футбольным мячом в руках.

После такого объявления уже никакие машины не смогли появиться в городе. Да и сам голубоглазый бульдозерист Петер, надев праздничный темно-синий костюм, явился на площадь, чтобы поболеть за нашу команду.

Не стану описывать, как преобразился наш город, когда его площади, улицы и бульвары заполнили нарядно одетые ребятишки и их непривычно торжественные родители. Власти сделали вид, что это их не касается, ведь никто не нарушал общего порядка и правил уличного движения, и нигде не написано, что малыши не могут играть в свои игры, если захотят, прямо посреди улицы. А городские полицейские, которым нечего стало делать, вышли с духовым оркестром и играли на площади старинные вальсы. А раз так, то никакие машины никуда проехать не смогли. Они стояли на приколе в гаражах и на обочинах, и от этого никому не было плохо.

Вот такая история. А что делал и как вел себя в это время глава фирмы, именуемой ДКМВ, мистер Адамс, это никому не известно. Утверждают, что он ждал на центральной площади до последнего, а когда кто-то из прогуливающихся нечаянно задал ему вопрос, не планируется ли это мероприятие с детьми проводить каждое воскресенье, с досадой отмахнулся и ушел в бар пить пиво. Но заказал от огорчения водку и с каждой рюмкой повторял, что эта тетка его разорила.

Футбол же прошел при небывалом скоплении народа, будто играли не две школы, а ведущие команды Италии или Испании. Тетушка летала над полем со свистком во рту, почти так, как изображалась на картинке, мне даже временами казалось, что я слышу над головой свист в два пальца и ее ворчливый голос: «Мазила! Мазила! Ну, кто так бьет?!» После таких слов я сильно разозлился и забил противнику целых два мяча. Правда, никто, оказывается, не слышал ее реплик, а мне, наверное, в азарте игры это могло просто почудиться. Но зато явственно слышал, как орал во все горло репортер Томас: «Судью на мыло!» Он же потом утверждал, что «Стрижи» из нашей команды во время бега чуточку подлетывали, как это делают молодые, едва оперившиеся птенцы.

В этот день папа вернулся необычно рано. Поставил в уголке прихожей свой заслуженный, потертый портфель и прилег прямо в костюме и галстуке на диван. Мы с Димком готовили уроки в соседней комнате, но все видели и очень удивились. Папа никогда не позволял себе в костюме и галстуке ложиться на диван. И мы поняли: что-то произошло. Но что?

Димок сказал:

— Папа, как всегда, переработал и заболел.

— Но почему тогда он не мерит температуру и не идет к врачу? — шепотом спросил я. — На диван в одежде и галстуке ложатся, когда сильно переживают. Я вот тоже, когда получил в прошлом году двойку по истории, пришел и лег. И не раздевался даже. Только ботинки снял.

— Ботинки тебе снимал, между прочим, я, — напомнил Димок. — Но ты ведь говорил, что у тебя болит голова.

— Голова тоже, — сознался я. — Но отчего она болела-то? Оттого, что я сильно переживал. И папа переживает.

А папа между тем пролежал на диване с закрытыми глазами вплоть до ужина, а за столом объявил, что его можно поздравить: он больше не работает в строительной фирме.