Пасынок империи - Наталья Точильникова

— Но он отказал тебе в прощении, несмотря на подписи.

— Мне третий император отказывает. Я привык. И всем я смиренно говорю одно и то же: «Да, я понимаю». Хазаровский мне сам об этом сказал: и про прощение, и про подписи, и про отказ. Глядя в глаза. На высоте в пять километров. И объяснил все также как в интервью. В тех же выражениях.

— Не упали?

— За штурвалом был он.

— Каков он пилот?

— Сносный, даже что-то помнит. Слушай, Артур, меня завтра в ведомство Нагорного вызывают.

Видимо, у меня был донельзя удивленный вид.

— Я тоже в шоке. Взяток мне не дают, деньги на распил не выделяют. Все остальное — дела давно минувших дней. С чего бы это я понадобился Александру Анатольевичу?

Я поднялся с места.

— Сейчас десять. Император обычно возвращается к полуночи. Я спрошу у него, в чем дело.

— Ты думаешь, он в курсе?

— Не сомневаюсь.

— К твоему отцу нет претензий, — сказал Леонид Аркадьевич. — Но есть несколько вопросов как к свидетелю. И давай пока без подробностей.

Так без подробностей я ему и передал.

О визите в прокуратуру отец рассказал мне сам.

Когда его выпустили.

— Нагорный лично со мной разговаривал, — сказал отец.

— Ну, ты же адмирал…

— И называл исключительно «мсье Вальдо». Они заподозрили в коррупции Реми Роше.

Господин Роше — тессианский миллиардер, друг отца.

— Какая-то сделка трехлетней давности им показалась нечистой, — продолжил отец. — Я сказал, что совершенно ничего об этом не знаю. И что никогда не поверю, что Реми замешан в подобных вещах. Хотя, честно говоря, поверил сразу. Он гедонист и всегда, скажем так, пользовался возможностями. Положили под биопрограммер, естественно. Знаешь, полузабытое ощущение полного отключения тормозов. Думал, что не доведется уже. Удовольствие, знаешь, много ниже посредственного. Ничего нового конечно не узнали. Нагорный попросил меня написать обязательство о неразглашении. Я сказал, что дружеский долг не позволит мне его соблюсти, так что писать не буду.

Отреагировал он совершенно роскошно, — отец улыбнулся. — Ни давить не стал, не угрожать, ни даже переспрашивать. Кивнул и объявил, что я задержан на сутки, чем избавил от моральных мук. После многолетнего общения с Евгением Львовичем выбор в пользу дружеского долга перед гражданским для меня не столь очевиден.

Продержали там же в прокуратуре. В общем-то, не хуже Психологического центра, блока «F», для приговоренных к смерти. В остальных камеры не запираются. Сочувствую господам коррупционерам. С Александром Анатольевичем не забалуешь — железный мужик.

Пока я сидел в императорских застенках, они допросили Реми. Извинения у них уже вывешены. Просят прощения за возможный ущерб чести и деловой репутации и т. д. И утверждают, что проверка показала полную беспочвенность подозрений. Реми это уже к себе передрал и вывесил на сайт своей пресс-службы вроде знака качества.

Но больше всего Нагорный поразил меня, когда извинился передо мной. Лично! «Господин адмирал, простите нас, мы иногда ошибаемся». Даже оправдываться не стал.

— Ну, он все-таки очень образованный человек, выпускник трех университетов: юрист, финансист, психолог, — заметил я. — И компанейский: острит, улыбается, байки травит. Не знал бы — никогда бы не подумал, что это и есть грозный господин генпрокурор.

— Да, острит, это точно. Я, признаться, решил, что вся эта история — следствие его убеждений. Для него же Кратос — центр мироздания, а Тесса и Дарт — так колонии, отсталые и неблагонадежные. Мы же тессианцы с Реми. Да так ему и выложил в ответ на извинения. «Угу, — говорит. — Только что же меня сразу Гитлером, Пол Потом хотя бы для начала». «Вышинским», — говорю. Он рассмеялся. Говорит: «Господин Роше как раз начал с Вышинского и утверждал, что это ему месть за сбор подписей в вашу защиту. Поверьте мне, господин адмирал, это здесь совершенно ни при чем, была статья в газете "Утро Кратоса", мы по ней работали, надо было проверить информацию».

— «Утро Кратоса»? Я, признаться, бросил его читать.

— Именно, Артур. Хорошо знакомое «Утро» хорошо знакомого тебе «Кратоса». И подпись под статьей тебе хорошо знакома.

— Кривин?

— Конечно. Поздравляю, теперь у Нагорного на него зуб. Извиняться же пришлось, не думаю, что он был от этого в восторге. Извинения передо мной тоже вывешены. Со мной тут же связался Евгений Львович и спросил, не нанес ли мне гад Нагорный психологическую травму. Но ничего, я крепкий.

Господин Кривин все-таки на меня подал.

Дело разбирал ныне судья, а в прошлом знаменитый адвокат — Эрих Павлович Шмидт.

Для светила юриспруденции случай совершенно плевый. Мне было даже неудобно отнимать у него время. Я сначала думал, что он взялся за него то ли, чтобы отдохнуть от хитросплетений финансовых обвинений от ведомства Нагорного, то ли из любезности. Но Александр Анатольевич объяснил мне иначе:

— Двоечник! Они по жребию дела распределяют.

Без Нагорного само собой не обошлось. Что у нас теперь без него обходится?

Генпрокуратура сочла себя пострадавшей в эпизоде с обвинениями Реми Роше и подала встречный иск о клевете. Реми Роше поддержал. В конце концов, иск поддержал и император, думаю, его Нагорный дожал. Дела, то есть мое об оскорблении действием господина Кривина, и господина Кривина о клевете на Реми Роше и Хазаровского, благополучно объединили, так что Кривин был одновременно и истцом, и ответчиком, но по разным искам, а я само собой только ответчиком, поскольку «проклятие семьи» — это оценочное суждение.

Журналисты тут же написали, что я притащил с собой на суд тяжелую артиллерию в лице генпрокурора и императора. И что дело решенное. Я так не думал, и Александр Анатольевич был со мной солидарен.

— Для Эриха Павловича это не аргумент, — чуть не с придыханием сказал он.

И я понял, что имя Шмидт сияет для него где-то в невообразимой выси прямо рядом с солнцем.

И точно, Эрих Павлович разбирал дело с такой дотошностью, словно речь шла о распиле госбюджета на миллиард гео.

Допросил Роше, вызвал в суд свидетелем моего отца, вызвал Хазаровского. Император попытался было отговориться занятостью и прислать вместо себя адвоката, но с Эрихом Павловичем спорить было бесполезно, и Леонид Аркадьевич приехал в суд, причем совершенно неожиданно.

Впрочем, ничего нового не сказал:

— Я, безусловно, был оскорблен, но после пощечины Артура счел конфликт исчерпанным. Поддержать иск меня попросил Александр Анатольевич, поскольку лживые публикации отнимают у них рабочее время, чем вредят делу, а, следовательно, с ними надо бороться как с системой, и я с ним согласился.

И очень быстро уехал.