Листопад - Решад Нури Гюнтекин

Новых друзей объединяли общие горести и заботы. Ох, как трудно сводить концы с концами, пенсия мизерная, а расходы с каждым днем все растут да растут. В большинстве это были честные и порядочные люди. Но многие теперь сожалели, что не воровали, когда была такая возможность. «В свое время не крали, вот и расплачиваемся за собственную глупость, — сетовали они. — Неужели мы не заслужили лучшей доли? Старались, трудились денно и нощно, работали, не жалея сил. А выжали из нас последние соки и выбросили на свалку… Никому мы теперь не нужны!..» Али Риза-бей жалел этих людей, как самого себя, но стоило им завести подобный разговор, и он возмущался, начинал спорить, ссориться с ними.

У своих новых друзей Али Риза-бей научился великому искусству дешево покупать… Теперь он знал, где нужно покупать уголь и хлеб, масло и овощи. Но что толку от знаний, если не умеешь применить их, на практике. Тут нужны и нахальство и сноровка. Где надо поспорить, а где и польстить. Только вот беда, хитрить Али Риза-бей не умел, именно это всегда претило ему.

Как-то раз он отправился на рынок со своим дружком, отставным председателем городской управы, чтобы купить овощей. Начали торговаться, незаметно завязалась перебранка. Вдруг лавочник выхватил кабачок из рук бывшего мэра и давай орать:

— А ну, проваливай, старая развалина!.. Ты зачем сюда приперся, покупать или развлекаться?.. Нет денег, так иди нарви травы и жри ее на здоровье. За нее платить не надо!..

Али Риза-бей чуть со стыда не сгорел. С тех пор он зарекся ходить с друзьями на рынок.

Али Риза-бей заметил, что его товарищи, будто сговорившись, все жалуются на домашние неурядицы. Видно, он не одинок, — всем достается. Всюду брань, ссоры, скандалы, — ни дать ни взять настоящая эпидемия. Теперь Али Риза-бей был убежден, что семейные невзгоды происходят по одной и той же причине — всему виной проклятые «экономические условия жизни».

Чуть ли не на рассвете бежали старики-пенсионеры из дому и сидели до поздней ночи в кофейнях. Там они могли спокойно разговаривать, спорить, играть, ссориться или просто дремать. А ведь теперь эти люди нуждались в семейном уюте куда больше, чем когда-либо. Раньше они терпеливо переносили бесчисленные трудности и невзгоды, — ни на что не роптали, не жаловались, рассчитывая на спокойную, счастливую старость. Мечтали об одном, а дождались совсем другого! Слава аллаху, хоть кофейни существует! А если бы их не было? Страшно подумать…

Как это ни странно, но большинство отставных чиновников легко свыклось и примирилось именно с тем, чего раньше они больше всего боялись. Вот, например, один бывший столоначальник всю жизнь страшился долгов, а теперь — в долгу, как в шелку; даже пенсию не получает, ибо жалкие гроши, которые ему платят, сразу переходят в руки кредиторов и ростовщиков. Раньше он замирал от страха, видя, как к дому приближается бакалейщик или мясник, и зная, что платить нечем. Сейчас он спокойно встречает своих кредиторов, и даже долговая тюрьма его не страшит. «Подумаешь, велика беда, — рассуждает он. — По крайней мере, хоть от кредиторов избавлюсь. Раз платить нечем, сяду в тюрьму и там подожду, пока долги забудутся».

Другой чиновник, бывший казначей, известен был как непревзойденный аккуратист и чистюля. Говорили, будто раньше он каждый день менял носки, а теперь у него по воротнику частенько вши ползают. Года два назад жену его разбило параличом, так ему волей-неволей пришлось все домашние заботы на себя взять. Мало того что надо за больной ухаживать, так еще выслушивай ее жалобы и капризы…

Третий — терпел всяческие обиды и притеснения от молодых. Дня не проходило, чтобы ему не доставалось то от собственной дочери, то от зятя. «Ноги моей не будет больше в этом доме», — клялся он, появляясь утром в кофейне с узелком под мышкой. Однако наступал вечер, кофейня понемногу пустела, глаза у бедняги слипались, ныли старые кости, и, забыв о своей клятве, он брал узелок и плелся домой. «Это он за свои прошлые грехи расплачивается», — беззлобно подшучивали над ним завсегдатаи кофейни. В этом была доля правды: долгие годы он служил воспитателем в военной школе, и одному только богу известно, сколько на его совести было детских слез и обид.

Среди посетителей кофейни оказался даже один губернатор в отставке. Этот господин, по имени Сермет-бей, пожалуй, был не чета всем прочим отставным. И по его внешнему виду, и по манере разговаривать сразу становилось ясно, с кем имеешь дело. Говорили, что за время своей долгой службы Сермет-бей прославился как человек большой честности и принципиальности. Несмотря на свои семьдесят лет, он великолепно выглядел: был подтянут, аккуратен, на лице играл яркий румянец, в голосе до сих пор еще слышался металл.

Сначала Али Риза-бей, как и все, относился к этому человеку с уважением, прислушивался к каждому его слову. Но потом узнал о Сермет-бее такие вещи, — сразу и не поверишь! Этот на вид весьма достойный господин, по слухам, опустился ниже самых забитых, ободранных стариков, по которым ползают вши или которых дома колотят их родственники. Упорно говорили, что дочери Сермет-бея пользуются весьма сомнительной репутацией. Вот он в кофейне разглагольствует о нравственности и морали, а в его собственном доме такое творится, что волосы дыбом встают. Уж не потому ли бывший губернатор с таким тщанием следит за собой, чтобы легче людей обманывать?..

Одни уверяли, что Сермет-бей понятия не имеет о том, что творится у него в доме, другие, наоборот, утверждали, что Сермет-бея не проведешь, он хорошо осведомлен, откуда деньги текут в дом, все знает и помалкивает.

Хотя Али Риза-бей всегда избегал подобных разговоров, он не выдержал и как-то раз робко высказал свое сомнение:

— Никак не могу поверить, чтобы человек знал такие вещи и мирился с ними!..

Его слова вызвали лишь улыбку у окружающих: «Вот наивный человек!.. Неужто бог пошлет, а раб не возьмет?»

Первое время ему было скучно слушать все эти сплетни. Но постепенно он и к ним привык. Как ни говори, а в кофейне все-таки хорошо: хоть на некоторое время можно отвлечься от своих собственных забот…

Бедность — лучшая школа жизни. Наконец Али Риза-бей узнал жизнь такой, какова она была на самом деле. Отныне никто уже с ним не считался, каждый норовил обидеть побольнее, дать понять, что Али Риза-бей — всего лишь дряхлый, нищий старик. Даже его собственные дети.

Старый отец почувствовал, что Фикрет избегает его, ведет себя, подчеркнуто холодно. С девушкой творилось неладное. Больше она не откровенничала с ним, как прежде, всячески выказывала свое недоверие к отцу. А ведь именно у старшей дочери, серьезной и отзывчивой Фикрет, он рассчитывал найти поддержку в трудную минуту!

Младшие дочери вели себя почти так же, как и Фикрет. Впрочем, явного непочтения к отцу они не выказывали, но сторонились его, как будто в душе затаили обиду. Не успеет он рта раскрыть, смотришь, дочери, словно сговорившись, уже не слушают его, нос воротят.

Отважившись на рискованный шаг, Али Риза-бей был уверен в своем непререкаемом авторитете и влиянии на детей. Он полагал, что только этим и держится дом, — если бы его не слушались и не повиновались ему, давно бы все пошло прахом…