Потерянный взвод - Сергей Дышев

Ударил выстрел. Шевченко вздрогнул, оглянулся: все вымерли. Он высматривал Эрешева, потом вспомнил, что оставил его и еще одного туркмена – Атаева, которого скрутила желтуха, – с минометным взводом.

– Козлов! – позвал ротный.

Все уже залегли, ждали; Шевченко искал, кого взять вместо выбывших туркмен. Он со злостью глянул на Трушина, увидел копошившегося Ряшина.

– Ряшин, давай сюда, живо! Козлов тоже.

Сержант напряженно откашлялся, а Ряшин отверделыми губами сказал «есть» и качнул каской.

Они выбирались первыми, за ними перебежками передвигались остальные. Через несколько минут вышли на пологий участок. Отсюда они видели, как поднимается взвод Воробья. Люди шли понурой цепочкой, друг за другом. Даже группа захвата не развернулась.

– Почему не разворачиваетесь? – крикнул Шевченко и повторил, будто надеялся, что его услышат: – Развернуться, черт бы вас побрал!

Но взвод продолжал медленно, с упрямой обреченностью ползти в гору. Шевченко видел, как взмахнул рукой и упал Воробей, неслышно ударился о камни его автомат. Следом рухнул солдат. Шевченко даже не успел разглядеть его лица. Лишь тогда люди, словно опомнившись, стали рассредоточиваться, расползаться в обе стороны от тропы. Шевченко следил за этими суетливыми попытками спастись, стискивал рукоятку автомата, беззвучно ругался. Нарушенное правило войны окупилось кровью.

За горой, где затаился небольшой кишлачок, тоже напористо зазвучали очереди. Стеценко со взводом вступил в бой.

Взвод же Воробья застрял на месте. Солдаты растерянно копошились вокруг неподвижных тел. «Почему "старики" не предупредили Воробья? Почему не сказали, что надо развернуться? Они ведь знали…» – думал Шевченко. А в следующее мгновение он видел, как на солдата, это был Пивень по кличке Шнурок, выскочил рослый моджахед. Пивень нажал на спуск, но автомат лишь щелкнул. Шевченко мог поклясться, что услышал пустой щелчок бойка. Душман выстрелил, солдат рухнул. Шевченко застонал, будто это его опередила пуля, дал длинную очередь, кто-то поддержал его – и моджахед покатился по склону, безвольно разбрасывая руки.

В какой-то неуловимый миг командир понял, что скоротечный бой сходит на нет, как вода, уходящая при отливе, затухает шквал очередей, утихает грохот, умолкает разбуженное эхо.

Из-за камня выглянул Козлов. На его грязном потном лице засияла довольная ухмылка.

– Товарищ капитан, духи уходят! Глядите, уходят…

Они действительно оставляли поле боя, от камня к камню передвигались короткими перебежками, уходили – ловкие, сильные, непокоренные враги. Это были не те афганцы, которые заискивающе улыбались и кланялись шурави, восседающим на танках и бэтээрах. И все же это были они: гордые, откровенные в своей ненависти и жажде бороться до конца.

– Вперед! – выкрикнул команду Шевченко, легко поднялся, вскинул автомат и дал длинную очередь.

Козлов, оглохший от гранатомета, орал матом на тех, кто медленно подымался в атаку. Моджахеды исчезали за вершиной, уносили раненых, вяло отстреливались. Взвод, озлобленный непрерывными криками Козлова, выбрался наверх, где горный ветер, как в награду, высушил потные почерневшие лица. Козлов, за ним Ряшин и еще кто-то бросились, было, преследовать, но Шевченко прикрикнул:

– Назад!

Воробья принесли на плащ-палатке. Голова его безжизненно раскачивалась, и еще издали Шевченко по неуловимым деталям, по походке людей понял, что несут убитого. И все же спросил:

– Что с Воробьем? – и заглянул в полуоткрытые глаза.

Сержант, который, прихрамывая, шел впереди и нес на себе три автомата, хмуро ответил:

– Убит. В сердце попало.

– Еще кто?

– Пивень… Сзади несут.

– Это у него патроны кончились?

– Да, – односложно ответил сержант.

– Вижу. Шарипов, – Шевченко притянул сержанта к себе, – скажи, почему вовремя не развернулись?

– Командовал Воробей…

– Но ты же знал, сукин ты сын, что развернуться надо! Почему не подсказал?

Сержант тяжело дышал и смотрел в сторону.

– Сволочи вы все, – глухо произнес Шевченко. Где-то через полчаса появился Стеценко со взводом.

Шевченко глянул и обомлел: впереди шагал замкомвзвода, сутулился под тяжестью ковра на плече, другой боец тащил расшитое атласное одеяло, третий нес под мышкой пузатую бархатную подушечку.

– Взвод, стой! – Шевченко рванулся навстречу, кровь хлынула в лицо. – Барахольщики, шаг вперед!

Он бросился к ближайшему – здоровяку с подушечкой под мышкой, схватил за грудки:

– Говори, откуда взял!

– Да там, – оторопел солдат, продолжая удерживать локтем подушечку, – ничье было.

– Кто позволял?

– Да в кишлаке и жителей нет…

– Кто, я спрашиваю?

– Товарищ прапорщик сказал: можно…

– Ясно, товарищ прапорщик! – Шевченко метнул раскаленный взгляд на Стеценко.

Тот сохранял невозмутимость.

– А ну, бросай все на землю. Я вам покажу бакшиш!

Ковер, одеяла, подушки, ножи полетели в кучу.

– Козлов, проверить у всех карманы.

Шевченко подошел к Стеценко.

– А ну, выворачивай свои карманы.

– Ну, еще чего! – Прапорщик отступил на шаг, скрестил руки на груди. Под тельняшкой прорисовывались бугры мышц. – Не забывайся, командир, я тебе не солдат!

– Ну, ладно, – тихо сказал Шевченко. – Отложим разговор. Я тебе еще дробовик припомню.

– Ну уж, командир… Тут ты совсем не прав. – Он усмехнулся. – Я в Афгане почти четыре года. Из них два года отпахал пулеметчиком в разведроте. Всякое видал. И не надо меня лечить.

Стеценко снял каску, вытер рукавом лицо и достал сигареты.

– Потом покуришь. Стань в строй.

Стеценко нехотя повиновался.

– Знаешь, как я в разведке воевал, товарищ капитан? О-о, мне звание присвоили. Персональное: косарь-пулеметчик!

– Поджигай! – хрипло скомандовал Шевченко. – Еще раз повторится – под трибунал! Хоть всю роту. Строем под трибунал!

Козлов кисло ухмыльнулся, достал зажигалку, стал подпаливать край одеяла. Пламя приживалось медленно, будто и оно недоумевало: к чему уничтожать полезные вещи…

– Козлов! – Шевченко отвернулся от костра. – Пойдешь обследовать пещеру. Татарников слышал там какие-то голоса. С тобой пойдет Трушин. Ясно, Трушин? Чтоб это место тебе до гробовой доски снилось. И сапер. Где сапер?

– Ту-ут я, – послышалось из-за строя.

– Там заминировано.

Сапер неопределенно качнул головой, мол, разберемся.