6 ½ - Tani Shiro

Сколько я уже сплю? День? Два? Неделю?

Раз за разом, сюжет за сюжетом.

Почему я так долго сплю? Что было до того, как я уснула?

Не могу вспомнить.

Попадая в новую ситуацию, я становлюсь другой. Я понимаю, кто я для этих людей, что происходит в ситуации, начинаю подыгрывать им, играю свою роль. Помню, что была и подругой, и возлюбленной, и сообщником, и попутчиком, и жертвой… Помню, как помогала людям и спасалась от них, помню, как пыталась решить чьи-то проблемы и создавала еще большие, помню, как искала что-то и как пряталась. Все как в жизни, только жизней много и каждая из них – не моя.

Моя жизнь – другая. Я – Ника, от полного «Авионика»: такое имя дали мне родители – фанаты самолётов и приколов.

Мне двадцать лет. Я учусь на втором курсе.

Кстати, я занятия не проспала? Ладно, раз всё равно проснуться не могу, потом наверстаю. Если проснусь.

Если бы я так долго спала дома, мама бы заметила. Значит, я не дома.

Последнее, что могу вспомнить о реальности: полумрак, тепло, и меня клонит в сон.

Точно. Я, наверное, на занятия уехала.

Мы что, попали в аварию?..

Я что, умерла?..

Это что: рай?

Если честно, какой-то он стрёмный.

От мысли о смерти даже почему-то не грустно. Не испытываю ни облегчения, ни сожаления, ни отчаяния – одно равнодушие. Впрочем, эта реакция может быть и недоступна персонажу, которым я сейчас являюсь в этой части сна.

Локация в данный момент – это горная деревня, где дома деревянные и строятся одной стороной основания опираясь на гору, а другой упираются в могучие стволы деревьев. Мне очень хочется пройтись по деревянным мостикам, соединяющим один такой домик на дереве с другим, заглянуть посмотреть, как выглядят изнутри эти деревянные палатки. Над головой в просвете крон чистое небо, уютно шелестят иголочки и воздух не такой густой. Я делаю шаг на мост, а потом по лестнице вверх: и подо мной проседают ступеньки. Неэлегантно всплеснув руками, я проваливаюсь в пустоту. Сердце ёкает: в первую секунду страшно падать, во вторую вспоминаю, что я во сне и разбиться насмерть не могу, в третью – жалею, что покину эту локацию не насладившись исследованием.

На четвертую секунду меня охватывает паника: падение длится слишком долго. Скорей бы все закончилось!..

И вдруг боль вспыхивает во всём теле разом. Я мечусь, пытаясь спастись, убежать от этого, вон из тела: но в какую бы часть себя не метнулась, там меня поджидает боль – режет, скручивает, тупо пульсирует. Глаза режет, будто они засыпаны песком, от сухости щиплет в носу. Губы лопаются с хрустом рисовой бумаги: хочу закричать – но не выходит ни звука. Сухое горло саднит: воздух застревает, не реализовавшись криком.

Боль пульсирует в левой руке до самого плеча. Ужасно сдавлена грудная клетка: меня охватывает ужас от того, что я не могу нормально дышать.

«Нет! – Охватывает меня отчаяние. – Помогите!!».

Чувствую мягкое прикосновение к плечу – и инстинктивно всем телом поддаюсь вперёд в надежде на спасение.

– Сейчас, сейчас! – слышу я чьё-то воркование над ухом. Хочу ухватиться за спасителя, но почему-то не могу: руки не поднимаются вверх, словно что-то их держит.

Теплые и мягкие пальцы ловко раскрывают мои веки, чтобы увлажнить глаза; влажный ватный тампон смачивает губы. Жидкость, который прыснули мне в рот, взламывает сухую корку на языке, попадает в глотку. Поперхнувшись, откашливаюсь во всю мощь собственных легких: от любого движения все тело пронизывает боль. Слёзы хлещут из глаз: меня переполняет боль, гнев и благодарность.

Это не сон, не сон, не сон!

Я вернулась!

О боже, я проснулась.

Рэй

Наверняка каждому из людей, появившемуся на свет, хотелось бы знать, для чего он родился. Было бы неплохо, если бы где-нибудь действительно был талмуд, в котором черным по белому было бы написано: «Рожден, чтобы…».

Я бы с удовольствием прочитал.

Для чего я родился? Кем должен был стать? Что должен был сделать?

О чем бы я ни мечтал, ничему не суждено было сбыться.

Когда я был маленьким, мне нравились мотоциклы, трансформеры и Настя Коваленко. Тогда всё было просто: я куплю себе мотоцикл, буду делать такие трюки, что у всех голова закружится, и сделаю Настю Коваленко Настей Петровой. Всё было ясно, и меня всё устраивало.

А потом однажды во время дворовой игры в футбол мне прилетело мячом: я очнулся через полминуты, увидел над собой взволнованных друзей и почувствовал привкус крови во рту. «Ранка и ранка, подумаешь!» – я не придал этому значения. До свадьбы заживёт.

Но проходили дни, а привкус крови становился лишь сильнее. Месяц, два – я уже начал привыкать к этому, сплёвывал каждые две минуты. Мать ругалась, говорила, что это некультурно, говорила перестать, чтоб не позорил их с отцом.

А потом мы отправились в поездку. И тут, посреди толпы около очередного культурного наследия, меня вырвало от ощущения крови. Я потерял сознание.

Когда пришел в себя, пришлось объясниться. Мать не нашла ранки во рту, и мы пошли по врачам.

Мы сидели в очередях, ходили из кабинета в кабинет, врачи разводили руками, мама грозила министерством здравоохранения. Мы пошли в платную клинику, где походили из кабинета в кабинет, не сидя в очередях. Меня просили нарисовать картинки, объяснить свои ощущения, полежать спокойно в аппарате, не двигая головой. В итоге доктор что-то долго объяснял матери, мама расплакалась. Потом она собрала сумку и увезла меня в психушку на стационар.

После двух недель среди странных людей и непрерывного привкуса крови во рту я отказался возвращаться туда. Когда я был в своей комнате, где никого не было, мне было хорошо. Я не понимал, зачем мне возвращаться обратно.

Мать настояла, чтобы я сходил в школу. Естественно, там всё только усугубилось.

После школы сразу она увезла меня опять в психушку.

«Две недели, – убеждала она, – всего две недели».

Но был целый месяц, до тех пор, пока глава не пришел за мной. Тридцать дней людей утром, в обед и вечером – привкус крови 24/7. Тридцать дней лекарств, от которых спишь по восемнадцать часов в сутки. Тридцать дней безвкусной еды, сна на продавленном матрасе и невменяемого окружения.

И однажды появился глава. Хоть кто-то, наконец, объяснил мне, что происходит.

Мать, отец, мотоцикл и Коваленко забыты – не для той жизни, оказывается, я родился. Как мне быть среди живых, если я чую их кровь как акула – за версту?

Для чего мне дан