От Лубянки до Кремля - Валерий Величко

Теперь я понимаю, что мне повезло попасть на умного человека. Бывших чекистов не бывает. К моему счастью, он доложил своему руководству не о «проявлении инженером Величко неоправданного интереса к государственным секретам», т. е. признаках шпионажа, а о моих способностях проникать к этим самым секретам. И меня, как мне стало известно позднее, не стали разрабатывать по подозрению в измене Родине в форме шпионажа, а стали изучать для возможного использования по линии «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ.

Через пару дней раздался телефонный «звоночек очень длинный» и строгий голос пригласил меня «подойти в отдел кадров в самый угловой кабинет, дверь которого оббита дерматином».

Там я впервые познакомился с настоящим оперативным работником советских органов государственной безопасности. Строгий и внимательный, не разу не улыбнувшись, он, Борис Григорьевич М., еще раз прослушал мой веселый рассказ о «шпионских похождениях» в Зеленограде. Осуждающе, как мне показалось, покивал головой и задал вопрос: «Ну а у нас в КБХА, как вы считаете обстоят дела с режимом и сохранением государственных секретов?» Я попытался что-то ответить, но понял, что тема для меня совершенно новая, и чтобы мой ответ не был уж совсем дурацким, я попросил дать мне пару дней на размышления.

Отнесся к этому делу очень серьезно. Как помню, нашел в своей библиотеке книгу Жака Бержье «Промышленный шпионаж», внимательно ее проштудировал. Покопался в университетской библиотеке. Почитал мемуары наших и зарубежных разведчиков, хотя тогда их было совсем немного. Моих знаний, личных наблюдений и раздумий хватило на 24 страницы машинописного текста. Кстати, этот, как я его называю, реферат практически без исправлений использовал позднее как курсовую работу на Высших курсах КГБ, и он прошел на «ура».

Теперь мне ясно, что в УКГБ с первых минут меня рассматривали не как кандидата на вербовку как рядового агента или в качестве доверенного лица, а как кандидата на службу в органы безопасности.

Потом надо было выполнить несколько оперативных заданий.

Например, выяснить военный послужной список одного из ветеранов войны, не возбудив у него подозрений. Нужны были номера воинских частей, где он служил в годы войны.

Я под видом проводимого якобы горкомом комсомола социологического опроса о потребностях жильцов дома, в котором он проживал, соблазнив для конспирации поучаствовать в этом деле пять-шесть моих товарищей (они пошли в другие квартиры), появился перед строгими очами, как оказалось, неразговорчивого объекта моего изучения.

Предполагая это (мой отец, например, никогда не рассказывал о войне), нашел способ разговорить его. Тогда только появились мемуары Г.К. Жукова, за которыми гонялись все фронтовики. Выпросил книгу у отца. Пытаясь якобы найти опросную анкету, «случайно» выложил в прихожей из портфеля на журнальный столик кучу бумаг и книгу в том числе. Надо было видеть глаза ветерана. Немного для вида поупиравшись, мол, отец убьет, если узнает об этом, дал ветерану книгу на пару дней и договорился о будущей встрече. Вторая встреча проходила уже за рюмкой чая за прекрасным столом. Оставалось только не забыть его красочных рассказов и запомнить номера воинских частей. Оценка была — «отлично».

Однако по независящим от меня, как я узнал позднее, обстоятельствам, кадрам Воронежского УКГБ нужно было срочно закрыть разнарядку от минских Высших курсов, а кандидат на учебу попал в вытрезвитель после празднования своего «перехода на работу в органы КГБ». Вопрос о кандидате на работу в Управлении «С» ПГУ КГБ не был таким спешным, а разнарядку на Курсы надо было выполнять раньше, и вместо разведки я оказался в контрразведке. О чем, честно говоря, не жалею.

Заместитель по кадрам Председателя КГБ СССР генерал-полковник В.П. Пирожков, с которым после 1991 года мы сотрудничали по ветеранским делам, позднее рассказывал, что мои бумаги о переводе из резерва ПГУ пришлось подписывать лично ему.

Такое серьезное жизненное решение, как переход на службу в Комитет госбезопасности, я, конечно, не мог принять, не посоветовавшись с отцом.

«Ты знаешь, службу в Комитете госбезопасности предлагают лишь один раз, а диссертаций ты в жизни можешь защитить сколько угодно. Мне тоже в 1943 году предлагали поехать учиться или в школу СМЕРША, или в Краснознаменную Высшую офицерскую кавалерийскую школу им. С.М. Буденного. Я выбрал армейскую школу, о чем очень жалел потом. Хотя в офицерской школе я учился по специальности помощника начальника штаба кавалерийского полка по разведке и оперативной работе.

При всем разном, что говорят об НКВД-МГБ, а теперь КГБ, я всегда с большим уважением относился к чекистам. Не раздумывай, соглашайся! Зная тебя, я думаю — там ты будешь на месте».

И уже через пару дней я в форме лейтенанта-связиста расхаживал по прекрасным улицам столицы Белоруссии, будучи слушателем минских Высших курсов КГБ СССР, которые готовили контрразведчиков из «лиц, уже имевших высшее образование и опыт работы на гражданке».

Вернувшись через год в Воронежское управление КГБ СССР, я начал оперативно обслуживать свое родное Конструкторское бюро. Сначала — загородную испытательную площадку КБ — «химзавод», а потом серийный завод — Воронежский механический и др.

На «химзаводе» приходилось расследовать причины аварий ЖРД, взрывов двигателей на стендах при огневых испытаниях, проявления его работниками того самого «неоправданного интереса к закрытой информации» (подозрение на шпионаж), розыска утраченных секретных и совсекретных документов и др.

По ходу дела нанюхался вреднейших химикатов — и амила (окислитель), и гептила (ракетное топливо), до сих пор иногда печень барахлит.

Но, наверное, сложнее всего было восстановить добрые отношения с самолюбивым Главным конструктором Александром Дмитриевичем Конопатовым, который был очень обижен моим уходом в КГБ. Руководитель моего диплома в ВГУ и практики в НИИПМ (НИИ полупроводниковых материалов), которого я рекомендовал на свое место в КБХА, не показал себя, и работы по использованию голографии в двигателестроении у нас в КБ, к сожалению, насколько я знаю, так и не получили развития. В любом деле нужен энтузиаст.

Дальше было много разного и не менее интересного.

Особенность работы в местных органах госбезопасности состоит в том, что каждый офицер-контрразведчик-многостаночник занимается и агентурно-оперативной работой по всеми линиям от саботажа и шпионажа до политического сыска, проводит весь комплекс оперативно-технических мероприятий, организует наружное наблюдение за объектами проверки и разработки, выполняет поручения следователей, участвуя в расследовании уголовных дел, входящих в компетенцию КГБ, и многое др.

Опыт приобретается богатейший и разноплановый. Это также требует отдельного подробного рассказа. Об этом уже многие мои коллеги очень интересно рассказывали.

В 1980 году я с должности заместителя начальника отделения — начальника информационно-аналитической группы (ИАГ) Воронежского управления КГБ СССР в воинском звании майора был с повышением переведен в Москву в Центр, в Главное управление контрразведки.