Ужин со смертельным исходом - Джон Данн Макдональд

— Мэвис ушла спать, — сообщила мне Уилма.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Хайес удостоил меня маловыразительным кивком.

Мэвис, которую чуточку пошатывало, готовилась отойти ко сну, напевая вполголоса латиноамериканские мелодии. Она улыбнулась мне теплой, влажной улыбкой. Мы легли спать. Она была исполнена готовности, набухшей жадной готовности, которая совершенно не принимала в расчет нашу нараставшую холодность друг к другу. Не стоило обольщаться на этот счет. Гилман Хайес подготовил ее, алкоголь воспламенил, а музыка подстегнула. Я был всего лишь удобством. Совершенно законным, незатейливым и доступным удобством. Не было никаких слов любви. Все это было очень внезапно, очень бурно и совершенно бессмысленно.

После я услышал, как ее дыхание стало глубже, она уснула. Музыка стихла, прожекторы погасли. До меня доносился лишь шум воды, плещущейся о пирсы. Мэвис удалось-таки что-то убить. Я не знал точно, как это было сделано. Но лежал, смотрел на световые узоры, которые мог создавать, крепко зажмурив глаза, искал в своем сердце и не мог отыскать никакой любви к ней. Я был уверен — раньше любовь была. Но такое вроде бы не должно уходить, — это ведь вам не тыквы выбросить после Хэллоуина. Искал нежность и тоже не находил. Я искал уважение и не находил.

Она спала возле меня и была просто крупной, влажной, половозрелой, здоровой, угодливой молодой женщиной, слишком эгоистичной, чтобы начать вынашивать детей, которых мне хотелось, с большим отделением для тщеславия, с маленьким отделением для души, искательница острых ощущений, искушенная в бессмыслице, наглядное подтверждение теорий мистера Веблена[1]. Мне хотелось избавиться от нее и еще хотелось плакать.

Суббота выдалась безоблачной, жаркой и безветренной. Завтрак подавали на террасе, по частям, по мере того, как люди вставали, — он включал в себя ром с лимонным соком, huevos mexicanos[2]и кубинский кофе, который был ближе к твердому веществу, нежели к жидкости. Эта комбинация снимала легкое похмелье. Когда люди начали возвращаться к жизни, стало совершенно очевидно, что предстоит один из тех наэлектризованных, буйных дней, когда все будут расхаживать с гордым видом, работать мускулами, выходить из себя, пить слишком быстро и играть слишком азартно.

Гилман Хайес надел что-то вроде спортивных трусов, и теперь Стив, сидевший за штурвалом моторной лодки, таскал его туда-сюда по озеру на водных лыжах. Хайес выглядел как один из обитателей Олимпа не самого высокого ранга. Мэвис ахала и ворковала в конце пирса. Наверное, Стиву это надоело. Сделав крутой вираж, он ослабил буксирный трос и дернул Культуриста так, что чуть душу из него не вытряхнул. Гил стал возмущаться. Стив послал его к черту, вытянул свое коренастое тело на солнце и крикнул Хосе, чтобы тот принес ему виски. По просьбе Уилмы буксировку на себя взял Рэнди. Хайес показал Мэвис, как стоять на водных лыжах. Было много хихиканья, пронзительных взвизгов и поддерживания рукой на манер атлетов с рекламных фотографий.

Я немного поплавал и изрядно выпил. Джуди Джона устроила себе обычную разминку для поддержания формы: сгибание колен, наклоны назад, удерживание ноги в выпрямленном положении, стойка на руках. У нее ладная фигурка. Я получал удовольствие, наблюдая за ней. Уоллас Дорн плескался в воде между двумя причалами с таким видом, будто терпел все эти постыдные вещи ради того, чтобы не отрываться от коллектива. Ноэль Хесс сидела совсем близко от меня, заказывая новую порцию спиртного каждый раз, когда это делал я. Мне это было удивительно. Она смуглая, маленькая и тихая. При этом у вас никогда не возникает чувства, что вы ее знаете. Кажется, что она все время наблюдает за вами. И тут у вас возникает ощущение медленного огня, скрытого под всем этим внешним спокойствием. На ней был желтый купальник, и я в первый раз заметил почти безупречную чистоту ее кожи. Телосложение Ноэль словно подчеркивало замысловатость голеностопного сустава, запястья и плеча, как будто выточенных из слоновой кости, заставляющих вас осознать человеческое тело как нечто хрупкое и уязвимое по своему устройству. Уилма какое-то время поплавала, демонстрируя гораздо больше энергии, чем мастерства, а потом, помахав рукой, позвала всех с озера и затеяла игру в крокет. Рэнди она назначила счетчиком очков и рефери, а всех остальных разбила на две команды по четыре человека.

Меня определили в одну команду с Джуди, Уолласом Дорном и Ноэль Хесс, а противостояли нам Хайес, Мэвис, Уилма и Стив. Уоллас, игравший с ожесточенной сосредоточенностью, и Ноэль, с неожиданно хорошим глазомером, были нашей ударной силой. Джуди устроила из этого клоунаду, а я слишком захмелел, чтобы от меня был какой-то толк. Основные правила игры заключались в следующем. Если ты завладел шаром, ты мог отбить его в озеро. Тот, чей шар отбили в озеро, обязан был выпить залпом, достать шар, вернуть его на край парковочной площадки. Всякий раз, когда одна из команд проходила весь путь, все выпивали. Я довольно смутно воспринимал происходящее. Они то и дело отбивали мой шар в озеро. Голоса стали звучать как-то странно, как будто мы находились в тоннеле. Полосы на деревянных мячах проступили ярче. Трава стала зеленее. Я помню Джуди, умоляющую на коленях, заломив руки, в то время как Стив делал богатырский взмах и, поскользнувшись, сбил ее шар и свой собственный вниз по склону, в озеро. Не знаю, кто выиграл. Кажется, я съел что-то на ленч.

Потом, каким-то таинственным образом, я оказался в гостиной, петляя, пытаясь сфокусировать взгляд, а Джуди Джона меня поддерживала.

— Ну, идемте же, — говорила она. — Одной толстенной ножищей, потом другой.

— А где все?

— На улице — безумствуют и веселятся. Гоняют туда-сюда на лодках. Барахтаются в воде. Ну, идем же, мой ягненочек. Джуди не даст тебе упасть и удариться головкой.

Далее следует еще один провал в памяти, а потом я оказался в постели, и Джуди смотрела на меня сверху вниз, качая головой. Она подошла к изножью кровати, сняла с меня ботинки. Я по-прежнему был в плавках. Она накинула на меня одеяло.

— Очпризнателен, — проговорил я. — Очпризнателен.

— Бедный старый медведь, — сказала она, наклонилась ко мне, легонько поцеловала меня в губы, а потом исчезла, и дверь тихонько затворилась за ней.

Кровать начала вращаться вокруг своей оси, то в одну, то в другую сторону. Я вцепился в нее и аккуратно направил во внезапно сморивший меня сон.

Когда я проснулся, было темно. Я посмотрел в окно. Прожекторы на улице были включены. Слышался смех. Кто-то включил воду в нашей ванной. Дверь открылась, и через гардеробную мне стал виден силуэт Мэвис на фоне освещенной ванной. Она повернулась в дверном проеме и щелкнула выключателем.

Когда Мэвис тихонько пробиралась по комнате, я произнес ее имя.