Восьмое делопроизводство - Николай Свечин

— Какого вы мнения о способностях Лоренцева? Только прошу ответить честно.

— Честно? — усмехнулся Филиппов. — Он начал, как водится, с надзирателей. Я поставил его на Второй участок Васильевской части, самый трудный. Пристав вялый, околоточные берут взятки… Хулиганы, беглые в розыске, куча притонов… Но Максим Захарович справился. Навел порядок, отучил шпанку от озорства, раскрываемость у него самая высокая. Молодец, ежели честно. Я повысил его до чиновника для поручений — опять тащит. Знаете, как говорится: весь в поту, а мыла не видно. И вообще…

Начальник СПСП прикрыл на секунду веки, будто хотел соснуть, потом поднял на собеседника умный взгляд:

— У нас еще не было случая, чтобы кто-то из рядовых надзирателей всего за три года вырос в чиновники для поручений. Лоренцев первый. Он имеет выдающиеся способности. Помяните мое слово: через пять лет Максим Захарович станет помощником начальника, а через десять сменит меня на этой должности. А вам Кунцевича с Мищуком подавай. Э-эх… Отсталый вы человек… Нынче дорога молодым!

На этой оптимистичной фразе сыщики расстались. Лыков вернулся в департамент и приказал Азвестопуло:

— Когда соберешь все дела, изучи их под лупой. Сколько будет дел? Не больше двух десятков. Так?

— Не знаю, — ответил Сергей. — Соберу — увижу. На что мне лупу наводить?

— Сам догадайся, бездельник. Ты должен отыскать закономерности. Понять, сколько банд работают. Особенности, уголовный почерк, количественный состав. Кто любит в поездах нападать, кто в городе. Привлеки к этой работе Анисимова. Он артиллерист, с аналитическим складом ума, пусть тоже чешет лысину, думает.

— А вы?

— Я через час уезжаю в Москву. Заберу Телятьева и московские дела о нападениях, что подходят под наши требования. Через два дня собираемся все вместе в первый раз. Запасов уже выехал из Москвы сюда, и я забрал у Филиппова человека в группу. Лоренцев Максим Захарович — помнишь его?

— Помню. Годится. Да и Телятьев ничего, парень справный.

— Вот-вот. Так что остаешься за старшего, а я пошел собирать рать.

— Даже в рифму вышло, — одобрил титулярный советник. — Езжайте, я хоть от вас отдохну. В случае чего телефоньте, приеду вас выручать.

— Нет такого слова телефоньте! — топнул ногой Лыков.

— А у нас в Одессе есть. Ну, ступайте уже…

Всю дорогу до Москвы Лыков читал газеты. Мир упрямо и неисправимо сходил с ума. В Вене поручик Гофрихтер после пятимесячного ареста сознался, что разослал пилюли с цианистым калием двенадцати офицерам Генерального штаба. Хотел обеспечить себе продвижение по службе! Вот стервец: ради карьеры чуть не убил дюжину товарищей… В Кишиневе приговорены к исправительным отделениям тридцать два перса, выманивавших у населения деньги на содержание храма Гроба Господня. Как ухитрялись немытые азиатцы выдавать себя за православных священнослужителей? Куда глядел народ? А в Минске задержали по подложному паспорту некоего Бергмана, который оказался на поверку знаменитым доктором Слонимским. Сей эскулап четыре года назад получил в Петербургской конторе Государственного банка на имя управляющего графа Толстого 1 600 000 (!) рублей по фальшивой ассигновке. Самое масштабное воровство в России. Доктор был вскоре арестован, симулировал шизофрению, и его поместили на испытание в лечебницу для умалишенных. Из которой Слонимский благополучно сбежал. И вот наконец мошенник опять под арестом; молодцы минские лекоки. А в Бухаресте румынская королева заболела аппендицитом в легкой форме. Это как понять?

Лыков приехал ночью и заселился в «Метрополь». Его узнали и предложили лучший номер со скидкой. Семь лет назад Алексей Николаевич арестовал здесь анархиста Гринюка, вооруженного пулеметом «максим». Негодяй, умирающий от чахотки, задумал массовую бойню и едва не расстрелял из окна своего номера гуляющих москвичей…[19]

Утром за завтраком к питерцу подошел метрдотель, положил на стол свежий номер «Правительственного вестника» и сказал:

— Поздравляю, ваше высокородие!

Неужели? Алексей Николаевич торопливо зашелестел газетой. Так и есть, на первой же странице! Высочайший приказ по гражданскому ведомству за № 19. Ему, Лыкову — следующий чин статского советника, а Сергея произвели в коллежские асессоры. Наконец-то… Надо будет отметить вечером в хорошем ресторане. Кошко непременно позвать. Кого еще? Лыков с уважением относился к фон Коттену, но тот недавно перешел из Московского охранного отделения в Петербургское. А сменившего его на посту подполковника Заварзина сыщик не знал. Зубатов? Они не в тех отношениях. Алексей Николаевич предполагал встретиться с отставником, но звать в заведение обмывать чин — это уже лишнее.

Новоиспеченный статский советник первым делом отправился в магазин форменного платья. Там ему пришили на лацканы мундирного сюртука новые петлицы без просветов и воткнули в них одну звезду. Старые, с двумя просветами и без звезд, отдали на память. Лыков полюбовался собой в большое зеркало — хорош! И через час вошел в хорошо знакомый ему подъезд дома № 3/5 в Малом Гнездниковском переулке. Здесь помещалась МСП, а соседняя дверь вела в охранное отделение. Он не был в сыскной около года и очень хотел узнать, как она изменилась при новом начальнике.

Кошко принял его без промедления. В свое время именно Лыков разглядел в молодом помощнике пристава, перешедшем с железной дороги в полицию, способности к сыску. Это случилось в Риге в 1898 году[20]. С тех пор Аркадий Францевич заматерел, набрался опыта и вырос в чинах. Сначала он возглавил рижское сыскное отделение, потом немного послужил в самой закрытой службе — Дворцовой полиции. И после короткого пребывания в СПСП возглавил московский сыск.

Хозяин принял гостя стоя посреди кабинета, и крепко пожал ему руку:

— Поздравляю! Теперь вам до генерала один шаг. Пусть же он поскорее будет сделан.

— Спасибо, Аркадий Францевич. Вы тоже отличились, у всей России на слуху! Причем два раза подряд…

Кошко только что с блеском закончил сложные дознания. Сначала в здании анилинового общества Боде и Стразбургера, что в Ипатьевском переулке, произошло зверское убийство сразу девяти человек. Неизвестный размозжил головы четырем приказчикам Зазеркальнорядской артели и пятерым детям. Сыскная полиция сбилась с ног, но сумела разоблачить изувера. А вскоре после этого, в ночь на 8 апреля злоумышленником был обокраден Успенский собор в Кремле. Тот самый, в котором коронуются все русские государи. Вор тайно проник в храм и содрал драгоценные оклады с четырех образов. В том числе с высокочтимой иконы Владимирской Божией Матери, лик которой писал сам Святой Евангелист Лука. Общая стоимость похищенного составила миллион рублей. Кошко по ряду признаков предположил, что негодяй не успел покинуть храм и укрылся внутри. Полиция оцепила строение и двое суток терпеливо выжидала. И в конце концов прятавшийся в иконостасе клюквенник[21] вылез и сдался, обессилев от жажды и голода. Но ценностей при нем не нашли. Пойманный назвался крестьянином Никитой Семиным. Ему было всего 18 лет! Мазурик отказался сообщить, куда он спрятал камни с риз. Аркадий Францевич не рассердился, а велел первым делом накормить парня. Вежливым и гуманным обращением он убедил Семина выдать похищенное. По завершении дознания вор попросил о встрече со своим поимщиком. И сказал: только ваше увещевание сломало меня. Но я еще молод, много мне не дадут. Скоро выйду или сбегу из-под стражи. И тогда уже совершу новое преступление, от которого содрогнется мир и которое вполне меня вознаградит…