Жаркие бразильские ночи - Джессика Гилмор

— Пожалуй, такое объяснение годится.

— Отлично. А как насчет тебя, Маркос? Почему ты так хочешь купить эти акции?

— Потому что хочу произвести на тебя впечатление. Я не уверен в своем богатстве. Я вырос в Сан‑Паулу, в бедной семье. Мы кое‑как сводили концы с концами, но теперь у меня есть деньги, и я хочу проложить себе путь в высшие круги своей страны, показать моей невесте, что я кое‑чего стою.

— А сколько денег у моего нового мужа?

— Несколько миллионов долларов. Он основал техническую фирму, которую затем продал, поэтому сейчас он может вложить эти деньги в покупку акций. И хотя Маркос Сантос богаче, чем семья Каэтанос, его миллионов недостаточно, чтобы стереть с него клеймо нувориша и выскочки. Скорее всего, Каэтаносы будут смотреть на нас свысока.

— Это я уж как‑нибудь переживу.

К пренебрежению окружающих Харриет было не привыкать.

— Хорошо. Потому что мы, как молодожены, должны пребывать в хорошем настроении, ни на что не обижаться и радоваться своему неожиданному счастью.

Харриет кивнула. В этот момент шофер остановил автомобиль и вышел, чтобы открыть перед ней дверь.

— Это не мой дом, — удивленно сказала Харриет, выйдя из машины и оглядываясь по сторонам.

— Все верно, — подтвердил Деанджело, подойдя к ней.

Они стояли на красивой, обсаженной деревьями улице, вдалеке виднелась река Темза.

— Мы в пятнадцати минутах ходьбы от твоего дома. Я провожу тебя. Может быть, зайдем куда‑нибудь по пути, выпьем по стаканчику. — Деанджело повернулся к шоферу. — Жди меня здесь через час.

Обычно он не часто ходил пешком. Да, бегал по утрам, но это была лишь зарядка для поддержания формы и подготовки к предстоящему рабочему дню. А просто гулять, дыша воздухом и любуясь красивыми видами, без видимой цели? Деанджело не мог вспомнить, когда в последний раз это делал. И Харриет тоже это было в новинку, судя по озадаченному выражению, появляющемуся на ее лице, когда он отворачивался к реке.

Стоял тихий весенний вечер, воздух был довольно прохладным, на пурпурном небе сияли звезды.

— Я люблю это время года, — заметила Харриет. — Каждый день приносит чуть больше света и обещает скорое наступление тепла.

— А еще приходят апрельские ливни, ветер…

— Они просто помогают нам больше ценить лето.

— Я прожил здесь более трети своей жизни, но до сих пор не могу считать летом то, что вы, англичане, так называете. Это не настоящее лето.

— В этом и заключаются его радости: следует надеяться на тепло, но при этом быть готовым к холоду и дождям. Впрочем, иногда небо проясняется, наступает идеальная погода. Не правда ли, напоминает нашу жизнь? — Помолчав, Харриет добавила: — Не то чтобы я не оценила эту прогулку под звездным небом. Но было бы намного проще и быстрее просто довезти меня до дома.

— «Проект Рио» еще не закончен.

Деанджело остановился и, чувствуя, как быстро забилось сердце, протянул руку в молчаливом приглашении. Харриет посмотрела на него. Он ожидал увидеть неуверенность, отвращение, возможно, даже страх в ее взгляде, но вместо этого в ее голубых глазах читалось лишь любопытство.

— Является ли это частью нашего притворства?

— Разумеется… керида.

— «Керида» звучит гораздо романтичнее, чем «дорогая» или «милая». — Она не спешила взять его за руку. — А как мне тебя ласково называть?

Деанджело пожал плечами.

— Как тебе удобнее.

Скрестив на груди руки, она посмотрела в небо.

— Я любила играть в школьных спектаклях, даже одно время мечтала стать актрисой, но мой папа… ну, ты знаешь. Во всяком случае, когда мне было шестнадцать, я участвовала в пьесе, где по ходу действия должна была поцеловать одного парня. Я вовсе не была в него влюблена, и он в меня, разумеется, тоже. Это заставило меня осознать, что значит быть актрисой: насколько часто эта профессия ставит тебя в ситуацию, когда ты не можешь выбирать, насколько часто она требует выставления себя напоказ.

«Все ясно, Харриет не хочет притрагиваться ко мне, даже ради притворной роли. Я — чудовище внутри и снаружи», — подумал Деанджело и сжал вторую руку в кулак, подавив желание прикоснуться к своему шраму — физическому напоминанию о его душевных ранах.

— Но в день премьеры спектакль прошел хорошо, — продолжала Харриет. — Каким‑то образом мы сумели изобразить любовь друг к другу, хотя не испытывали ее. И тогда я поняла, что актерство позволяет тебе пережить чувства, которых в реальной жизни ты, возможно, стараешься избежать. Но я уже давно не играла на сцене.

С этими словами Харриет вложила в ладонь Деанджело свои пальцы. Ее рука была гладкой и прохладной. Она так уютно легла в его руку, словно именно там ей было место.

Деанджело вздохнул. Харриет права: это всего лишь лицедейство. Возможность на время побыть кем‑то другим. Он снова пошагал дальше, она шла рядом. Их соединенные руки одновременно казались и символом надежды, и барьером. Деанджело остро чувствовал каждый шаг Харриет, каждое ее движение. Харриет всегда одевалась так, словно хотела слиться с окружающим фоном, но бесформенные наряды бежевых и серых тонов, которые она предпочитала, лишь сильнее подчеркивали красивый цвет ее волос, ее фарфоровую кожу.

Пульс Деанджело еще больше участился. Не следовало давать волю подобным мыслям, но невозможно было сдержать их, когда Харриет находилась так близко, что чувствовалось тепло ее тела и ощущался земляничный аромат ее духов. Она была права. Представляться парой молодоженов — это нелепая идея. Разве они смогут справиться с этими ролями хотя бы пять секунд? Как он сможет помнить о том, кем является и что должен сделать, когда Харриет будет рядом?

— А вот и моя улица. Тебе не обязательно провожать меня до двери.

— Ладно. Значит, увидимся в аэропорту. Завтра утром за тобой заедет машина.

— Хорошо. Спасибо.

Деанджело резко кивнул, все еще не отпуская ее руку. Харриет повернулась к нему, и в ее взгляде снова мелькнуло любопытство.

— Думаю, — сказала она вполголоса, не сводя глаз с лица Деанджело, — что тебе не пойдут такие ласковые прозвища, как «детка», «дорогой» или «милый». «Сладкий» — тоже, потому что ты, скорее, пряный. Думаю, я буду называть тебя просто — «любимый». Как тебе?

Это слово звучало странно, непривычно. С тех пор как умерла мать Деанджело, никто не сказал ему ни слова любви. Его тетя была требовательной и вела себя сдержанно, а его женщины заговаривали о романтике, лишь когда чувствовали, что это необходимо. Но по‑настоящему Деанджело больше не любил никто. И до сих пор это его устраивало.

— Мне нравится, — выдавил он.

Взгляд Харриет наполнился пониманием и потеплел.

— Хорошо, любимый. В таком случае увидимся утром.