Милый Ханс, дорогой Пётр - Александр Миндадзе
Шрифт:
Интервал:
– И что ж пришел, если все понятно?
– Ты дверь оставила, чтоб пришел.
Блузку с себя долой, юбку, и бегает в спешке, переодеваясь. В трусах одних и в лифчике, не стесняется, я не в счет.
– Понятно, что непонятно, Ду. Скажи, ты чего вдруг такой?
– Какой?
– Счеты, что ли, с жизнью?
– Ясней давай.
– На сцену за смертью лезешь, куда ясней. Под бандонеоны решил?
– Уж лучше, чем в скорой помощи.
– Давно у тебя?
– Еще ясней, Элизабет?
– Про инфаркт, еще если.
– Месяц.
– По счету какой? Первый, второй, какой? – Пальцы даже загибает, не ленится. – Или?
– Смешно ты пальцами.
– Я спросила.
– Или. Элизабет, откуда знаешь?
Удивляется:
– Да все всегда всё знают, откуда – непонятно. “Шератон” вон весь. Последний танец Какаду.
Радуюсь я:
– И снова знаменит?
– Весь в лучах славы.
Подошла и спиной встает, чтобы лифчик расстегнул, свитер в руках наготове.
– Не разучился?
– Посмотрим.
– Ду, надоело жить?
– Я от себя это гоню.
Оборачивается, грудь тяжело мне на ладони падает.
– Нет, Элизабет, не надоело.
– Сожми тогда, что ж ты?
– А родинки, родинки?
– Убежали.
И снова спиной уже ко мне, не понимаю:
– Застегни.
– Опять?
– Быстро!
И в мгновение ока вдруг в обратном порядке всё: вслед за лифчиком уже и блузка на ней, а потом тут же и юбка, и свитер ненужный в сторону отброшен, и вот передо мной стоит какая была, поверить трудно. И еще в руках у нее пакетик, и она оттуда извлекает что-то, сразу не различишь. А когда надувать стала, оказался шарик, и не простой, а презерватив по всем признакам.
И хоть не сразу я, но догадался:
– Из кармана у меня? И когда успела! Даешь!
Потому что фокус знакомый, было уже. Элизабет не отрицает, а наоборот – жмурится, торжествуя и от шарика не отрываясь. Все надувает, пока не лопается, и даже она от испуга вскрикивает. И настает время моего торжества, объясняю строго, почти лекция:
– Пиджак из клубного гардероба, я выступал в нем четверть века назад. Старый мой пиджак, и содержимое карманов соответственно. Клептоманы, не зная, куда лезут, все равно лезут, они слепы в своей страсти. И клептоманки особенно!
Элизабет в восторге:
– Какаду, браво!
Придя просто в неистовство, она хохочет и уже второй надувает. И к окну скорей бежит, чемодан несобранный по пути ногой отпихивает. Раму распахнула, и ветер шарик подхватывает. И к трубам заводским понес, к клубам дыма, далеко. А мы стоим, смотрим.
– Ты должник мой, Какаду, – говорит Элизабет.
– Это понятно.
– Я из-за тебя осталась, чтоб не сдох. Раз и навсегда запомни.
– Любое желание.
Она взглядом меня окидывает:
– Одно, пожалуй, не поверишь. Хочу с тобой танцевать.
15
И по коридору уже молча идем. Спрашиваю:
– А ты с ним была, когда со мной была?
Элизабет и не поняла даже:
– Что-что? С кем, с кем?
– Ну, с Булатом, с Попрыгунчиком своим?
– Вообще-то я от тебя к нему ушла, в причины не вдаемся.
– Не вдаемся. Но ты с ним была? Не потом, а когда еще со мной?
– Господи, кто о чем. Какаду, заклинило?
– Вот представь себе.
– Тогда не была, а бывала, если еще с тобой была. Черт, еле выговорила! Какаду, ты меня заморочил!
Прибавляет шаг, догоняю. Не знает, как от меня избавиться.
– Ну, раз, может… Уже не помню. Отвяжись.
– Раз или раз-другой?
– Может, и другой, да.
Передразнивая, еще палец на ходу загибаю, третий по счету:
– Или?
– Да.
– Что да?
– Или.
Подталкивает меня к двери, ведь уже мы у номера Валенсии:
– Стучи, зови! Давай! – И сама стучит, не дожидаясь. – Госпожа Валенсия! Дорогая наша, ау! На репетицию пожалуйте!
Тоже включаюсь:
– Наверстывать! Милости просим!
Валенсия за дверью вместе с нами кривляется:
– Бегу, лечу, ау! О, какой сюрприз!
– Счастлива, – кивает Элизабет.
Ожидание, однако, затягивается. В дверь барабаню:
– На выход давай! Ты чего там, эй!
Голос Валенсии:
– Минуточку! Уже секундочку! А вот и я!
16
И является в шубе вдруг и с чемоданчиком на колесиках. И мимо проходит, не заметив. Очки только прощально сверкнули, опять в очках она. Не понимая, мы с Элизабет следом спешим, в лицо непреклонное заглядываем.
– Куда ты, куда? – бормочет Элизабет.
Непреклонна. Хорошо, не безмолвна.
– На твой полоумный поезд вместо тебя.
Решимость такова, что мы с Элизабет просто на месте остаемся без надежды. Нет, семеним, конечно, опять догоняя. И я чемодан у Валенсии вырываю, ухитрился, даже так. А Элизабет, вперед забежав, на пути ее встает, чтобы лицом к лицу.
– Причина?
– Я сама.
– Понимаешь, что не может так все кончиться, невозможно?
Шла как шла, шага не замедляя. Элизабет в сторону отскакивает, чтобы с ног не сбила, едва успевает. И, догнав, рядом опять идет.
– Подожди, Валенсия. Ничего еще не было.
– Все было. Ты не заметила.
И чемодан свой у меня выхватывает, зазевался.
– Вы меня бросили, теперь я вас.
К лифту подходит. Элизабет смотрит на меня:
– Какаду!
– Бесполезно, если уперлась. И в очках снова.
– Что значит?
– Прощается, всё.
И в лифт с ней сажусь. Элизабет, третья лишняя, на этаже остается.
Встаю на колено, еле уместился. За бедра обнял, за шубу.
– Стало еще противней.
– Права.
Поднимаюсь. Смотрим друг другу в глаза.
– Был такой с попугайской кличкой, чуть что – на колено падал. Еще, по слухам, у него член был огромных размеров, но стоял только в танце. Какаду, кто это?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!