Хищник - Патрисия Корнуэлл

– Давай, поднимайся, – попыталась разбудить она Стиви. И потянулась за пистолетом. Ее «кольт-мустанг» 38-го калибра лежал на тумбочке рядом с кроватью.

– Вставай, хватит спать!

Бэзил Дженрет не спал. Лежа у себя в камере на стальной койке, натянув до ушей одеяло, которое при горении не выделяет ядовитые газы. Тонкий жесткий матрас из такого же материала. Умереть от инъекции, конечно, неприятно, кончить жизнь на электрическом стуле еще хуже, но задохнуться в газовой камере – это уже совсем невыносимо. Кашель, мучительное удушье. О Господи, только не это!

Когда Бэзил смотрел на матрас, убирая свою постель, ему всякий раз представлялся огонь и удушающий дым. А не такой

же он, Бэзил, негодяй. Во всяком случае, он никогда не делал с людьми того, что творил его учитель музыки, пока Бэзил не бросил ходить на его уроки, за что даже был несчадно выпорот. Но даже наказание не заставило его возвратиться и еще раз пережить то бесстыдное насилие, когда кажется, что тебе в горло забивают кляп и ты сейчас умрешь от удушья. Он почти забыл этот прискорбный опыт и вспомнил о нем, лишь когда всплыла тема газовой камеры. Хотя он отлично знал, что в Гейнсвилле людей умерщвляют с помощью шприца, конвоиры постоянно грозили ему газовой камерой, смеясь и улюлюкая, когда он сжимался на койке, трясясь от страха.

Но теперь о газовой камере можно забыть, как, впрочем, и о любом другом способе казни. Теперь он часть научного проекта.

Он услышал, как в нижней половине стальной двери выдвинули лоток и поставили на него поднос с завтраком.

Окон в камере не было, но Бэзил знад. что сейчас раннее утро: заключенным разносили еду. Он слышал, как гремели лотки в других камерах, принимая подносы с яйцами, беконом и печеньем. Иногда вместо яиц была глазунья. Лежа на своем пожаробезопасном матрасе под столь же безопасным одеялом, он вдохнул запах еды и, вскипев от негодования, вспомнил о своей корреспонденции. Он вытрясет ее из них! Раздались шаги, и в затянутом сеткой окошке появилось толстое черное лицо дядюшки Римуса.

Такое прозвище дал охраннику Бэзил. И по этой причине он больше не получает корреспонденцию. Уже целый месяц.

– Отдайте мне мои письма! – потребовал Бэзил. – Получать почту – мое конституционное право.

– А с чего ты взял, что кто-то вздумает писать такой заднице, как ты? – последовад немедленный ответ из-за сетки.

Со своего места Бэзил видел только смутные очертания лица и блестящие глаза, смотрящие на него в упор. Бэзил отлично знал, что надо сделать с глазами, чтобы они не блестели и не смотрели, куда им не положено, но в этой конуре ему не развернуться. От ярости и бессилия у него свело челюсти.

– Я знаю, что письма для меня есть, – упорствовал Бэзил. – И я хочу их получить.

Лицо исчезло. В камеру вдвинули лоток. Встав с койки, Бэзил забрал поднос с едой, лоток с грохотом отъехал за толстую стальную дверь.

– Надеюсь, никто не плюет в твои яйца, – послышалось из-за сетки. – Приятного аппетита!

Дощатый пол холодил босые ступни. Когда Люси вернулась в спальню, Стиви все еще спала. Поставив чашки с кофе на тумбочку, Люси сунула руку под матрас, чтобы забрать оттуда обойму. Конечно, вчера ночью она вела себя безрассудно, но не настолько, чтобы оставить на виду заряженный пистолет, когда в доме есть посторонний.

– Стиви? – окликнула она спящую. – Давай, просыпайся. Эй!

Стиви открыла глаза.

– Круто, – зевнув, сказала она, наблюдая, как Люси заряжает пистолет.

– Мне пора, – заявила Люси, подавая ей кофе.

Стиви посмотрела на пистолет.

– Ты, должно быть, здорово мне доверяешь, если вчера оставила эту штуку на тумбочке.

– А почему я должна не доверять тебе?

– Думаю, вам, юристам, есть чего опасаться. Вы стольким людям испортили жизнь! В наши дни ни в ком нельзя быть уверенным. – Стиви потянулась.

Вчера Люси сказал ей, что она адвокат и работает в Бостоне. Наверное, эту Стиви нередко обманывали.

– Как ты догадалась, что я пью только черный?

– Я не догадалась. Просто в доме нет ни молока, ни сахара. Мне действительно надо идти.

– Останься. Не пожалеешь. Мы ведь вчера не совсем закончили. Я так напилась, что даже не смогла тебя раздеть. Первый раз со мной такое.

– Похоже, у тебя вчера многое было в первый раз.

– Ты ведь так и не сняла одежду, – еше раз напомнила Стиви, отпивая кофе. – Впервые такое вижу.

– Но тебя это не слишком волновало.

– Значит, волновало, если я об этом помню. Еще не поздно все исправить.

Стиви приподнялась и села, подложив под спину подушки. Одеяло соскользнуло вниз, обнажив ее грудь с твердыми от холода сосками. Стиви явно сознавала свою красоту и знала, как ею распорядиться. У Люси не возникало сомнений, что случившееся ночью – далеко не первое подобное приключение ее новой знакомой.

– Господи, как голова раскалывается, – простонала Стиви, невозмутимо наблюдая, как Люси ее разглядывает. – А ты говорила, что от хорошей текилы такого не бывает.

– Но ты же мешала ее с водкой.

Стиви взбила подушки, и одеяло совсем сползло. В утреннем свете она выглядела еще более соблазнительной, чем ночью, но Люси не захотела продолжения. Ее интересовали лишь таинственные рисунки на теле красавицы.

– Помнишь, я тебя спрашивала о них ночью?

– Ночью ты мне задавала кучу вопросов.

– Я спросила только, где это тебя так разрисовали.

– Слушай, давай-ка залезай сюда, – хлопнула Стиви рукой по простыне.

Ее взгляд прожигал Люси насквозь.

– Наверно, это больно! Если только татуировка не фальшивая. А мне кажется, она у тебя именно такая.

– Я могу смыть это ацетоном или детским маслом. Но у тебя ведь здесь ничего нет?

– А зачем это вообще? – спросила Люси, продолжая разглядывать отпечатки.

– Это была не моя идея.

– А чья?

– Да так. одной зануды. Она меня раскрашивает, а мне потом приходится отмываться.

– Ты разрешаешь кому-то размалевывать себя? – нахмурилась Люси. – Что за глупость! – При мысли, что кто-то рисует на голом теле Стиви, она почувствовала ревность. – Можешь не говорить, кто это. Меня это не интересует.

– Гораздо приятнее разрисовывать кого-то другого! – заявила Стиви, и Люси снова почувствовала уколол ревности. – Ну иди сюда, – пропела Стиви своим нежным голосом, снова похлопав ладонью по кровати.

– Нам нужно уходить. У меня куча дел. – Люси, сгребла в охапку свои грубые черные джинсы и черный же бесформенный свитер. Прихватив пистолет, она заперлась в ванной.

Раздеваясь Люси избегла смотреть в зеркало. Она и без того знала, что произошло с ее фигурой. Какой смысл еще раз ужасаться? Стоя под душем, она несколько раз провела пальцами по телу в надежде обнаружить какие-то изменения, потом насухо вытерлась полотенцем, по-прежнему отводя взгляд от зеркала.