Пролетариат - Влад Ридош

– Ну ты же всё равно в итоге Ирке кончил, – заметил Дошик.

– Ну возраст пришёл, детей пора было заводить. И, один хуй, я на ней не женился и не женюсь никогда. От баб зло одно.

Пельмень и его жена голышом лежали на постели. Он был сверху, целовал жену в губы и несколько грубовато, по-мужски, ласкал её. Она обнимала его за шею и громко и часто дышала. Их ласки длились какое-то время, но вдруг Пельмень приподнялся и, вставая с кровати, сказал:

– Мне надо отлить.

Он вышел из комнаты, прошёл по коридору в туалет и закрылся изнутри. Сев на стульчак, он стал мять и массировать свой член, который никак не хотел вставать.

«Ну же, – обращался мысленно Пельмень не то к члену, не то к себе, – ты же молодой мужик, в самом расцвете сил, подумаешь, чуть за тридцать. Ну подумаешь, четвёртая за неделю. Ведь это жена! Перед женой осрамиться никак нельзя. Что она подумает, что я не мужик, что ли? А то ещё чего доброго, что у меня баба на стороне. Ну есть баба, и не одна, а три, ну так что ж? Я молодой здоровый мужик, в расцвете сил, неужели же не могу себе позволить? Или уже не могу?»

Пельмень продолжал мять член, который мало-помалу наливался кровью и вставал.

«Во, другое дело! Вставай, дружок, не подведи! Видимо, от одной пора избавляться. Тяжеловато становится. А ведь совсем недавно дни и ночи напролёт мог! Одну в ночную смену, в соседнем цехе, другую – в дневную, вечерком в её кандейке, третью между сменами, у неё дома. Ну а жену, как полагается, в выходные».

Пельмень, довольно улыбаясь, перебирал в голове своих женщин. Член его от этих мыслей стоял всё крепче. Он ещё немного помастурбировал, затем нажал на слив, ополоснул под краном руки и пошёл назад в спальню.

– Всё нормально? – немного взволнованно спросила жена.

– Всё отлично! – улыбаясь, сказал Пельмень и полез на неё.

Они лежали голышом под одеялом. Он на спине, она у него на груди.

– Надо же, мы с тобой почти всю жизнь вместе! – сказала она.

– Да, с пятого класса за одной партой. Если бы ты не давала мне списывать, я бы школу со справкой закончил, – смеясь, сказал он.

– Если бы я не давала тебе списывать, ты бы сам учился и, может, в институт бы поступил, – ответила она серьёзно.

– Да нужен мне твой институт! У меня армия вместо всяких институтов, и Афган вместо этой, как её, аспирантуры.

– Да при чём тут твой Афган? Я тебе про профессию говорю!

– И я про неё же! Ты умная, ты вон экономический закончила. А я что? Я в этих твоих экономиках ничего не понимаю. Я вон гонки люблю! Так, видишь, как дело повернулось. Если б я не разбился тогда, то уже, может, чемпионом бы был…

– Да-да, или на том свете…

– Может, и так. Так ведь и из Афгана эта дорожка ещё прямее, а ничего, вот он я. Ну вот с братьями по тому же Афгану бизнес держим…

– Да какой это бизнес! Это ж бандитизм чистой воды и рэкет!

– А другого на Руси-матушке нет. Может, на твоём экономическом вам про какой-то другой рассказывали, но здесь он именно такой. Вот мы, а вот они. Хочешь спокойно бизнес вести – плати, или им, или нам. Что, думаешь, много я на заводе заработаю? Цех законсервирован, зарплату талонами на макароны дают.

– Но ведь когда-то это изменится, может, лет через десять или двадцать. Там ведь уже новая эпоха будет. Двадцать первый век всё-таки!

– Эпоха, не эпоха, а что толку? До неё ещё дожить надо. Вот ты умная, всё знаешь, а простых вещей не понимаешь. Так же всё и будет. Всё ведь поделено уже. Разборки всё реже. Потому что делить уже нечего…

– А ты что, ещё и на разборки ездишь?

– Раньше случалось, то ты не знаешь…

– Скажи честно, ты ведь никого не убивал?

Она приподнялась и посмотрела Пельменю в глаза. Он спокойно встретил этот взгляд и сказал:

– Всякое случалось, но после Афгана – никого. Хотя некоторых стоило бы.

– Дурак ты, – она легла рядом с ним.

На её лице застыло какое-то задумчиво-беспокойное выражение, а глаза смотрели как бы и на мужа, и сквозь него.

– Да, дурак. Потому ты меня и любишь, – с улыбкой сказал Пельмень, – а помнишь, как в школе мы с Лёшкой чуть не подрались из-за тебя? Он ведь выше меня был, да и шире. А ты, совсем тогда маленькая, по грудь мне, подошла к нему и так серьёзно-серьёзно ему сказала: «Не смей его трогать!» Я тогда сразу понял – судьба. А с Лёшкой мы друзья. Вот ведь жизнь.

Лицо жены подобрело, она улыбнулась. Пельмень посмотрел на неё и тоже улыбнулся.

– Ну, хватит разговоров, – сказал он и полез на жену.

Карась вошёл в просторное помещение ЦПУ[2]. Все сидели за компьютерами на своих рабочих местах. Вдруг кто-то, мельком глянув на Карася, громко произнёс:

– Нихуя себе!

Все сразу же повернули головы. Карась будто бы застенчиво заулыбался, хотя внимание явно было ему приятно. Он прошёл вдоль стены, где были расположены рабочие места операторов, чтобы поприветствовать каждого рукопожатием. Пожимая руку, каждый одобрительно кивал и говорил что-нибудь вроде: «Ну молодец!» или «Давно бы так!» – а Старшой, поднимаясь со стула навстречу, сказал:

– Ну теперь дорога в старшие операторы тебе открыта!

В ответ Карась скромно и мечтательно широко улыбнулся. Когда он, поздоровавшись со всеми, вернулся к своему рабочему месту, расположенному ближе всех ко входу, и сел в кресло, Старшой сказал:

– Ну рассказывай!

– Да чего рассказывать? – как бы нехотя сказал Карась. – Сами же всё видите.

– Не, ну ты сам или надоумил кто?

– А, может, и помог кто? – с усмешкой сказал Федя.

– Да нет, я сам, по собственному, как говорится, почину.

– Вот! – не унимался Старшой. – Значит, не зря мы с тобой тут столько говорили! Значит, понял наконец! А ведь я с первых дней тебе говорил. В конце концов, лучше поздно, чем никогда. Знаешь, когда ты только первый раз зашёл на ЦПУ лет девять назад, кажется, мы тогда с Жекой работали. Он же сидел. Он как раз тогда несколько лет как освободился. Посмотрели мы на тебя, и я его спрашиваю: «Жек, а что бы с таким парнем на зоне сделали?» А Жека мне и ответил: «Да опустили бы, и сидел бы весь срок возле параши». Вот так-то.

– Ну на зону я не собираюсь, – уже серьёзно ответил Карась.

– А кто же туда собирается? От сумы и от тюрьмы, как говорится, не зарекайся, – заметил Федя.

– Ну Жека-то жену убил за измену, с этой стороны я могу быть спокоен, – ответил Карась.