Музыка сфер - Элизабет Редферн

Джонатану померещилось, что все его чувства вновь предают его: ему начало чудиться, что судьба припасла все свои злокозненности вот для этого единственного залитого дождем вечера. Он оперся о стену караульной и услышал, как Лакит говорит Бентхему с недоумением:

— Нет. Мы пришли из-за негодяев, которые у «Ангела» в Кемпс-Корт набросились на мистера Эбси и…

Джонатан стиснул локоть Лакита, чтобы заставить его замолчать, но с такой силой, что Лакит завопил, а Джонатан сказал Бентхему, с трудом двигая ушибленной челюстью:

— Расскажи. Расскажи мне про это убийство.

Бентхем уже удобно оперся о стену караульной, готовясь насладиться ролью вестника, доставившего дурную новость.

— Девку, — начал он, — звали Присс. Присицлла. Прислуживала в трактире «Голубой колокольчик». Меня позвали туда меньше часа назад поговорить с ее хозяином сразу же, как было доложено магистрату. Ее тело нашли за трактиром. — Бентхем покачал головой. — Понимаете, она вышла наружу с посетителем. Большая глупость в таком месте — всякие люди, всякие мужчины. Он был иностранец, француз.

А французов в этот вечер, как прекрасно знал Джонатан, было в кабаках полным-полно. Бентхем вглядывался в него, проверяя, как он к этому отнесется. Джонатан приложил ладонь к опухшей щеке и сказал с усилием:

— Кто-нибудь видел, как они выходили из трактира? Кто-нибудь видел их снаружи на улице?

— Нет, — ответил Бентхем, наклоняясь поближе. — Это-то и есть самое странное. Француз проделал с ней то, чего хотел, получил свое удовольствие. А потом позволил ей уйти назад в трактир.

— Позволил ей уйти в трактир? — Говоря это, Джонатан видел, с какой жадностью Лакит переводит взгляд с него на Бентхема, сгорая от любопытства.

— Да, — кивнул Бентхем. — Об этом-то я и говорил с хозяином. Француз этот не то очень глуп, не то очень самоуверен — ведь девушка, как вернулась, так и начала о нем рассказывать. А когда вскоре после полуночи выбежала принести дров, он, видимо, подстерегал ее там.

— Как? Как она умерла?

Бентхем почесал над ухом.

— Ее задушили. Сквернее не придумать. Я видел ее труп. Видимо, была хорошенькой. Белая кожа в веснушках и рыжие волосы.

Рыжие волосы, как у Элли… Джонатан подался вперед, задев о стену ноющие ребра.

— Сколько ей было лет?

— Совсем молоденькая. — Бентхем пожал плечами. — Восемнадцать, девятнадцать, что-нибудь около. Ногти у нее все обломались, — продолжал он со смаком. — Наверное, отбивалась как могла, старалась порвать шнурок или что там он набросил ей на шею. Нет-нет, не веревку, мастер Эбси, что-то гладкое. Я это заметил потому, что на коже остались только синяки. Без ссадин, как от пеньки, ну, вы знаете.

Он неторопливо кивнул и провел кончиком языка по мокрым губам. На мгновение Джонатану снова пришлось прислониться к холодной кирпичной стене караульни, чтобы удержаться на ногах. Убийца Элли тоже использовал что-то гладкое. Один из констеблей указал ему на это, хотя тогда Джонатан почти не услышал его слов, потому что был способен видеть только лицо дочери.

Летом Элли исполнилось бы восемнадцать.

Бентхем смотрел на него с сочувствием, к которому примешивалось почти злорадное любопытство.

— Рыжие волосы, — повторил он задумчиво, — рыжие волосы. Странно, странно. И, кстати, вы знаете, не так давно была задушена еще одна рыженькая девушка?

— НЕТ! Нет, я не…

— Ну, кто-то упомянул про это. Не помню кто. Пожалуй, Даусон в управлении на Бау-стрит. Случилось это весной, мастер Эбси. В марте, а может, в апреле, точно не помню. Услышал я про это из вторых рук. Но вы можете справиться в одной из караулен.

Джонатан стиснул кулаки. Он не должен был наводить справки. Ему должны были сообщить. Он вспомнил, как в одиночку, день за днем, ночь за ночью после смерти Элли обходил караульни и суды, расспрашивая о пропавших женщинах, о женщинах, найденных мертвыми. Но никто не сказал ему про эту, убитую весной, — еще одну юную, с рыжими волосами…

Следовало бы вести записи всех насильственных смертей, пусть даже жертвы были низшими из низших. Но одно оставалось несомненным: он узнает больше, пусть даже для этого вновь понадобится обойти весь Лондон.

Бентхем поглядел на свои карманные часы и потянулся за фонарем.

Джонатан шагнул вперед, преграждая ему дорогу.

— Не можете ли вы припомнить что-нибудь еще? Хоть что-нибудь еще про убийство сегодня ночью?

Бентхем пожал плечами.

— От хозяина я ничего толком не узнал. Он сказал, что посетителей было полно, как всегда. И этого француза никто, кроме Присс, даже не заметил.

— Так что никто не знает, как он выглядел? Как был одет? Или что-нибудь, о чем и как он говорил?

Бентхем отрицательно покачивал головой, хмуря брови. Внезапно его лицо просветлело.

— Только одно. Может, это что-то и значит, может, нет. Но как будто француз этот распространялся про звезды.

— Про звезды, — повторил Джонатан, замерев. — Вы уверены?

— Да! — Бентхем многозначительно постучал себя по лбу. — Так девушка сказала хозяину. Бормотал что-то про звезды, хотя ни единой видно не было. Помешанный. Не иначе. Либо хвативший чего-то покрепче эля. — Он подавил зевок. — Ну, мне пора, мастер Эбси. Дайте мне знать, если я смогу хоть чем-то помочь. Что бы это ни было. — Он опять не устоял и расплылся в ухмылке сочувствия. — Я знаю, как вы беспокоитесь об этих девушках на улицах. — Он поднял фонарь и зашагал по Ганновер-стрит. Джонатан смотрел ему вслед, пока он не скрылся из вида, и звук его шагов по мокрому булыжнику не слился с тишиной.

Сколько могло набраться французов в этом городе, этой великой клоаке, где зверски убивают девушек, а мужчины говорят об этом с похотью в глазах? Сколько французов, которые интересуются звездами?

В «Ангеле» был доктор. Астроном, сказал половой. У доктора в «Ангеле» в бауле были шелковые лигатуры, чтобы перетягивать руки пациентам, ставя им пиявки. Крепкие и гладкие, эти длинные полоски шелка не оставляют ссадин на коже.

Может быть, Джонатан вечером разглядывал человека, который был убийцей?

Он резко обернулся к Абрахему Лакиту, который позевывал среди ночных теней, заскучав, едва Бентхем ушел.

— Доктор из «Ангела», которого ты упустил, — куда, ты сказал, он направился?

Лакит дернулся и встал прямо.

— В сторону Лейстер-Филдс, сэр.

От Лейстер-Филдс до «Голубого колокольчика» было рукой подать.

Доктор покинул «Ангела» с достаточным запасом времени, чтобы добраться туда.

Джонатан посмотрел вверх на небо. Выше мутной мглы дыма, изрыгаемого кирпичными трубами Лондона, между разошедшихся туч слабо посверкивал молодой месяц. Люди, которые изучают звезды, дискутируют между собой. Так, во всяком случае, он слышал от Александра. На языке, понятном только им, они вечно сравнивают свои предположения о таких вещах, как яркость, и затмения, и прохождения. От Александра, возможно, удастся узнать что-нибудь еще про французского доктора-астронома, который торопливо умчался в лондонскую ночь незадолго перед тем, как была убита еще одна беспомощная девушка. Александр ему не обрадуется. Но Александр у Джонатана в долгу и останется в долгу навсегда.