Фима. Третье состояние - Амос Оз

– Пришлось вам повидать разные сцены, да?

– Иногда бывают здесь нелегкие моменты.

– И вы не врач?

– Нет, госпожа моя.

– Сколько абортов делают у вас в день?

– Сожалею, но не могу ответить на этот вопрос.

– Извините, что спросила. Жизнь вдруг пребольно меня ударила.

– Я понимаю. Сожалею.

– Нет, вы не понимаете. У меня не аборт. Так, небольшая процедура, но достаточно унизительная.

– Мне искренне жаль. Будем надеяться, что теперь вам станет лучше.

– У вас наверняка записано, что они мне сделали.

– Я никогда не заглядываю в истории болезни, если именно это вы имели в виду.

– Вам выпало огромное счастье, что вы не родились женщиной. Вы и предположить не можете, чего именно удалось вам избежать.

– Я сожалею. Налить вам кофе? Чаю?

– Все время вы сожалеете. Почему вы так много сожалеете? Вы ведь даже не взглянули на меня. Все время отводите взгляд в сторону.

– Извините. Я не нарочно. Растворимый кофе? Кофе по-турецки?

– Странно, не правда ли? Я была уверена, что вы врач. Не из-за вашего белого халата. Вы студент? Стажер?

– Нет, госпожа моя. Я только регистратор. Может, предпочитаете стакан воды? У нас есть содовая в холодильнике.

– Каково это – работать в таком месте столь долго? Да и что это за работа для мужчины? И у вас не появилось отвращение к женщинам? Даже физического отвращения не возникло?

– Пожалуй, нет. Во всяком случае, я могу так говорить в отношении себя самого.

– И что? Женщины не вызывают у вас отвращение?

– Нет, госпожа Тадмор. Совсем наоборот.

– А что же “совсем наоборот” отвращению?

– Симпатия? Любопытство? Трудно объяснить.

– Почему вы на меня не глядите?

– Я бы не хотел быть… послужить причиной смущения… Вот и вода вскипела. Кофе?

– Смущение – ваше? Или мое?

– Трудно ответить со всей определенностью. Возможно, и мое, и ваше… Не знаю.

– Есть ли у вас имя?

– Зовут меня Фима. Эфраим.

– Меня зовут Аннет. Вы женаты?

– Я был женат, госпожа моя. Дважды я был женат. Почти трижды.

– А я – в процессе развода. Вернее, меня сейчас выставляют за дверь. Вы стыдитесь взглянуть на меня? Боитесь разочароваться? Или, быть может, хотите быть уверены, что, встретив меня на улице, вам не придется колебаться, следует со мной поздороваться или нет?

– С сахаром и молоком, госпожа Тадмор? Аннет?

– Вам бы очень подошло быть гинекологом. Больше, чем тому смешному старику, который, заталкивая в меня пальцы в резиновой перчатке, считает нужным развлекать меня анекдотом про кайзера Франца-Иосифа, решившего наказать Господа Бога. Я могу воспользоваться телефоном?

– Разумеется. Пожалуйста. Я буду в комнате, где хранится наш архив. Когда вы закончите, позовите меня, и мы назначим вам новую дату приема.

– Фима, Эфраим. Пожалуйста, взгляните на меня. Не бойтесь. Я не собираюсь околдовывать вас. Давным-давно, когда я была красивой, мужчины падали замертво, глянув на меня, а теперь даже ассистент в клинике не хочет взглянуть на меня.

Фима поднял глаза. И тут же отпрянул. Страдание и сарказм, которые увидел он в ее лице, пробежали по нему судорогой вожделения. Он вновь уставился на лежащие на столе бумаги и сказал осторожно:

– Но вы по-прежнему очень красивая женщина. Во всяком случае, на мой взгляд. Вы же хотели позвонить?

– Уже нет. Я передумала. Я о многом передумала. Значит, я не безобразна?

– Напротив!

– Да и вы не раскрасавец. Жаль, что приготовили кофе. Я ведь не просила. Неважно. Выпейте вы. И спасибо вам.

И, уходя, стоя в дверях, она добавила:

– У вас есть мой телефон. Он записан в ваших папках.

Фима обдумывал случившееся некоторое время, выражение “новая страница” казалось ему каким-то пошлым, но он знал, что в другие времена, возможно, смог бы влюбиться в эту Аннет. Но почему же “в другие времена”? Наконец он сказал себе, припомнив давние слова Яэль:

– Твоя проблема, голубчик.

И начал складывать бумаги в ящик, и закрыл комнату с архивом, и пошел вымыть чашки, готовясь завершить рабочий день.

После работы он доехал на автобусе до центра, нашел дешевый ресторан в переулке неподалеку от площади Сиона, съел салат и грибную пиццу, запил кока-колой и сгрыз таблетку от изжоги. Ему не хватило наличных денег, и он хотел расплатиться чеком, но чек не приняли. Фима предложил выход: он оставит свое удостоверение личности, а завтра утром вернется в ресторан и погасит долг. Но ни в одном из карманов куртки, рубашки и брюк не нашел он удостоверения: вчера, а может, в конце прошлой недели, купил он новый электрический чайник взамен сгоревшего и, поскольку наличных ему не хватило, оставил свое удостоверение в магазине электротоваров, однако начисто о том забыл. Или это было в книжном магазине “Стеймацкий”? В конце концов, после отчаянных поисков, из заднего кармана брюк выпала мятая банкнота в пятьдесят шекелей – деньги наверняка туда засунул отец, брюки после этого были в стирке не единожды.

В процессе поисков нашелся еще жетон для телефона-автомата, и Фима отыскал на площади Сиона, перед Домом Сансура[6], кабинку телефона и позвонил Нине Гефен: он смутно помнил, что ее муж Ури уехал в Рим. Быть может, удастся соблазнить ее выйти из дома и отправиться с ним в кинотеатр “Орион” на французскую комедию с Жаном Габеном, о которой в клинике рассказывала Тамар во время перерыва. Название комедии он так и не вспомнил. Но на другом конце линии прорезался деревянный голос Теда Тобиаса, который сухо вопросил с тяжелым американским акцентом:

– Что опять случилось, Фима?

Фима пробормотал:

– Ничего. Только мокну под проливным дождем. Он не понимал, что Тед делает у Нины Гефен. Пока не сообразил, что по рассеянности набрал номер Яэль, а не Нины. И зачем наврал о проливном дожде? Ведь не упало ни единой капли. Но он все-таки сумел перестроиться и спросил, как там Дими и как продвигается операция по устройству крыши над балконом. Тед Тобиас напомнил, что балкон они перекрыли еще в начале зимы. А Яэль повела Дими на спектакль детского театра, и вернутся они часам к десяти. Не хочет ли Фима передать что-нибудь? Фима взглянул на часы, увидел, что еще нет и восьми, и вдруг – совершенно неожиданно для себя – спросил Теда, можно ли вторгнуться к нему, “вторгнуться” в кавычках, разумеется, что есть тема, которую он хотел бы обсудить. И поспешно добавил, что он поужинал и не планирует задерживаться более четверти часа, ну максимум тридцать минут.