Игры скучающих купидонов - Татьяна Абалова

Я повернулась к доске, взяла мел, подняла руку и застыла.

Ведь учила вчера. Специально потратила два часа перед сном, чтобы запомнить намертво.

– Ну же, Ключева…

В голове была звенящая пустота, и только голос Алексея Харитоновича бился о стенки черепа испуганной птицей: «Ну же… ну же… ну же…».

– Садитесь, Ключева. Два. Вечером подойдете к кафедре. Третий подряд неуд. Вы слышите, Ключева?

Я рассеянно кивнула.

– В семь, – Алексей Харитонович, словно для неразумного дитя, показал на пальцах и снова повторил: – Семь. Запомнили?

Я кивнула. Села за парту и положила тяжелую голову на руки.

Лажа.

Все было хорошо, пока занятия вел забавный старик с непроизносимым именем Магаш Муралиевич. Он, читая лекции, плевался, смеялся по поводу и без, вызывая к доске, подтрунивал, предлагал постелить под колени газетку, понимая, что низко висящая (под его невеликий рост) доска, заставит высоких девушек нагнуться, а короткие юбки смутят не столько их обладательниц, сколько студиозусов, у которых самая пора гормональных игр.

Но ММ заболел, а потом и вовсе уволился, и на кафедру высшей математики пришел новый преподаватель – Бойко Алексей Харитонович, о котором заговорили сразу все студентки, а незамужние дамы кафедры в срочном порядке записались к парикмахеру, в спа–салон и фитнес–клуб, преследуя единую цель – произвести впечатление на неженатого коллегу.

БАХ произвел великий бум. Среднего роста, плечистый, подвижный, не особо красивый, но с бьющей через край харизмой. И пусть тебя окружает хоть тысяча привлекательных мужчин, ты будешь видеть только его, слышать только его голос, ловить только его взгляд.

Высшая математика из его уст воспринималась как откровение.

Посещаемость лекций зашкаливала, поскольку «на Бойко» приходили студенты других факультетов.

Деканат не мог не нарадоваться показателям успеваемости.

Все было Ок.

Сплошной шоколад.

И салют.

Если бы не одна ложка дегтя.

Восемнадцатилетняя студентка, красавица и отличница Ключева Евгения начисто растеряла мозги.

Там, в черепе, где как раз под копной светлых волос отводилось место системам линейных уравнений и методам Гаусса, выл шквалистый ветер, вылизывая извилины до гладкости попки младенца.

Я, мать ее, еще со школы носящая кличку Софья Ковалевская, перестала что–либо понимать в математике, находясь рядом с Алексеем–свет–Харитоновичем. Простым языком – я влюбилась. До слабости в коленках, до пересохшего рта, до тремора рук.

Разбуди меня ночью, и я без запинки выложила бы формулы Крамера, но скользни Бойко по моему лицу равнодушным взглядом, и серое вещество превращалось в розовый кисель. А каких формул и уравнений следует ждать от киселя?

– Хочешь стипендию? – спросил он, найдя меня стоящей за дверью кафедры высшей математики. Я кивнула. Только этот предмет отнимал у меня возможность разжиться за счет государства. – Будешь приходить сюда два раза в неделю. Вот флешка с моими лекциями, посмотри вторую, третью и восемнадцатую. Жду завтра в семь часов.

Матрицы, которым научил еще Магаш Муралиевич, внимания не задержали. Несколько практических занятий отняли максимум полчаса, а вот восемнадцатая лекция, которая называлась «Евклидово пространство», ввела в ступор. Это была небольшая видеозапись, на которой Алексей Харитонович, глядя прямо в камеру, раздевался. Когда звякнула пряжка ремня, экран погас.

Шок прошел минут через сорок. Я посмотрела запись бессчетное количество раз.

«Что это? Случайность или…»

– Поняла операции над матрицами? – Алексей Харитонович был спокоен, деловит, на столе в его кабинете лежали учебники и тетради. Я сидела напротив и не знала, куда девать глаза. И руки. Он знал – сунул в пальцы шариковую ручку. – Пиши.

– Что писать?

– Определители квадратных матриц.

«Дура я, – придвинула к себе тетрадный листочек, – выдумала черт знает что, а он, наверное, и не догадывается, что Евклидово пространство занято его голым торсом».

Воспоминания заставили загореться лицо. Я непроизвольно приложила ладонь к щеке.

Он проследил за моим движением и задержал взгляд на губах.

«Или знает?»

– Что с тобой, Ключева? Тебе жарко? – Алексей Харитонович поднялся и открыл форточку. Осенний ветер пошевелил тетрадные листочки, дернул висящее на стене расписание лекций, принес аромат мужских духов. Хороших таких. Заставляющих мозг окончательно размягчиться.

Я расстегнула верхнюю пуговицу.

Не своей кофточки. ЕГО рубашки. Он не шевельнулся. Не стукнул меня по рукам. Не посмотрел осуждающе.

Когда звякнула пряжка ремня, ЕГО ремня, я уже стояла без кофточки. И даже без бюстгальтера.

Девственность я потеряла на столе, где в попу мне упирался учебник «Высшая математика для экономистов». Да простит меня Кремер Н. Ш.

О, это ад,

Когда должны мы выбирать не сами

Предмет любви!

«Сон в летнюю ночь», Уильям Шекспир

Воспоминания о величайшей глупости заставили застонать и уткнуть лицо в бумажную салфетку, которая моментально намокла и прилипла к коже.

«Как я могла? Как?!»

– Женечка, с тобой все в порядке? – Марь Степановна заглянула в туалетную комнату и отшатнулась, когда я повернулась к ней лицом.

«Чертова салфетка!»

– Все нормально, спасибо. Уже проходит. Наверное, я что–то не то съела.

Звякнувший колокольчик поторопил Марию Степановну вернуться в торговый зал.

На прощание она внимательно посмотрела на меня. Я, отпуская ее в объятия работы, обнадеживающе махнула рукой.

Убрав с лица остатки салфетки, поправила шапочку и надела маску.

На следующий день после нашего первого «занятия» на лекцию по высшей математике я не пошла. Сидела на подоконнике в раздевалке у физкультурного зала и водила пальцем по запотевшему стеклу. На улице шел дождь.

– Ты не видела здесь белые кроссовки? – Баженова – староста группы из параллельного потока, шарила в шкафчиках, заглядывала под скамейки. – Неужели вчера в такси забыла? Что за растяпа, вечно что–нибудь теряю.

– Я тоже вечно что–нибудь теряю, – поддержала, как могла. – «Вчера вот девственности лишилась».

Это конечно не вслух. Об этом лучше молчать.

Перед глазами всплыла картина, как БАХ не торопясь застегивает ширинку, звякает пряжкой ремня, поправляет ворот рубашки. Я сидела на столе и смотрела на него пустыми глазами.