Красотка - Татьяна Устинова

Было очень обидно, что родная и единственная дочь не разделила со мной такой важный момент, как появление у нее первого кавалера. Сопливый Васька Бегунов из средней группы детского сада, по-моему, был не в счет.

– Родители? – Санька смущенно порозовела. – Не знаю я его родителей, мы просто… в кино сходили, мам!

Чтобы скрыть от меня свое зардевшееся лицо, она полезла в холодильник, вытащила оттуда только что поставленное на полку молоко, налила себе полный стакан и принялась его пить, шумно хлюпая и формируя белые усы над губой.

Я растрогалась и мысленно надавала себе оплеух. Деликатнее надо быть, мать, все психологи говорят, что подростки – существа достаточно хрупкие и легко ранимые!

– Чтобы в ближайшее время представила семье этого Фому Горохова, – сказала я, уходя в спальню. – Узнай, что он любит, – торт или бутерброд с колбасой, я куплю.

Сашка фыркнула в свое молоко, но возражать не стала.

Значит, не все еще потеряно, доверительные отношения с подрастающим поколением не разрушены, успокаивая себя, решила я.

Правильный тортик – это лучшая на свете дипломатия.

Мой рабочий день опять начался со встречи с Плевакиным. Это уже походило на традицию, которая мне не нравилась. Я предпочитаю видеться с начальством пореже, и ни в коем случае натощак.

Позавтракать дома мне не довелось. Сашка с утра допила молоко, а Натка ночью проснулась и на нервах слопала весь батон, вымазав на него остатки варенья. После этого в моем утреннем меню могло быть лишь одно блюдо – овсянка на воде, а ее мне совсем не хотелось, и пришлось идти голодной.

– Делай, что хочешь, но в доме должна появиться еда! – строго сказала я сестрице перед уходом на работу. – В конце концов, это ты у нас сейчас домохозяйка, так что вопросы нашего питания полностью на тебе.

– А деньги на продукты?

– А вот этот вопрос на мне.

Я вздохнула, но больше по привычке, чем в расстроенных чувствах: был день зарплаты, и перспектива ее получения меня бодрила.

Накуплю продуктов, заправлю «Хонду», буду ездить на работу на машине, а это значит – смогу подольше спать по утрам…

– Здравствуй, здравствуй, Елена Владимировна! Как дела? – перебил мои светлые мечты Плевакин.

Он стоял в коридоре, заложив руки за спину, покачивался с пятки на носок и тем самым выжимал писклявый скрип из старого паркета.

Знаете, когда председатель суда спрашивает судью, как дела, это не риторический вопрос и не форма приветствия. И даже не вызов на рэперский баттл, как можно было бы подумать, глядя на танцевальные телодвижения Анатолия Эммануиловича.

«Как, Елена, дела? – Они как сажа бела! Не ела и не пила, прилетела без помела…»

Я тряхнула головой, выкидывая из нее рифмованные строчки, и вежливо спросила:

– Какое именно из моих дел вас интересует, Анатолий Эммануилович?

– То, из-за которого мне уже всю плешь проели! – ответил Плевакин и похлопал себя ладонью по темени.

– А кто вам ее проел? – кротко уточнила я. Тут само собой напрашивалось эмоциональное: «Моль белая!» – но Анатолий Эммануилович ответил по-другому, хотя и с должной экспрессией:

– Да борзописцы проклятые!

– Журналисты? – догадалась я. – Тогда, значит, речь об иске клиники «Эстет Идеаль» к гражданке Сушкиной?

– Молодец, соображаешь, голова работает. Тут Плевакин зачем-то оглядел меня с этой самой головы до ног и как-то безрадостно цокнул языком.

– Что? – напряглась я.

– А то, что раз ты у нас такая сообразительная, то выйдешь со мной сегодня к прессе, – «обрадовал» меня шеф. – В одиннадцать ровно на парадном крыльце, будь готова, я пришлю за тобой Верочку.

– За что?! – простонала я, но Плевакин уже двигался дальше по коридору.

– Дима, посмотри на меня! – потребовала я, шагнув в предбанник своего кабинета.

– Здравствуйте, Елена Владимировна, смотрю, любуюсь! – галантно молвил мой безупречный помощник.

– Скажи, меня можно выпускать к журналистам?

– Смотря с какой целью.

– Сама не знаю. А какие варианты?

Я прошла к себе и уже оттуда раздраженно договорила:

– Плевакин сказал – в одиннадцать мы с ним должны выйти на крыльцо к журналистам. Уж не знаю, будем им ручками махать, как принимающие парад, или, наоборот, кланяться…

– А, так это будет пресс-подход, для которого Верочка вчера вечером спешно речь писала. Плевакина сверху жестко наклонили, обязали сотрудничать с масс-медиа, потому что дело «Эстет Идеаль» против гражданки Сушкиной очень резонансное. Но вам-то никаких заявлений делать не придется, Анатолий Эммануилович вас просто представит, – волшебным образом разъяснил все мой собственный Гарри Поттер.

– Тогда не страшно, да? – не вполне уверенно рассудила я.

Смущало меня все-таки плевакинское огорченное цоканье. Таким звуком запасливая белка могла бы приветствовать гнилой орех.

– Конечно, не страшно… Можно? – Дима вошел и поставил передо мной на стол чашку кофе. – Но вы все-таки наденьте свою фрачную пару.

Этим сочетанием слов я ласково называю французский костюм-двойку, который украшает собой внутренний мир неказистого шкафа-пенала. Он совмещает у нас функции гардероба, посудного серванта и сейфа. И, кстати, ласково именуется «гробиком». Похороненный в нем «на всякий пожарный случай» костюм за полгода не пригодился мне ни разу.

«Стало быть, добрый Дима меня успокаивает, а случай действительно пожарный», – опасливо подумала я.

И капнула в кофе коньяку – он тоже был спрятан в «гробике».

Потом я немного поработала и даже успела провести одно слушание, но мысль о предстоящем выходе к прессе меня изрядно угнетала, так что, боюсь, я была недостаточно внимательна и излишне строга.

Без пяти одиннадцать в предбаннике у Димы вкрадчиво скрипнула приоткрытая дверь, и тревожным звоночком прозвенел нежный голос:

– Готова?

Мой помощник определенно мужского пола, так что Верочка точно спрашивала обо мне. И Дима уверенно ответил:

– Елена Владимировна готова всегда и ко всему.

Тут я едва не прослезилась. Было очень приятно, что мой идеальный помощник так верит в свою начальницу, хотя у меня имелось свеженькое доказательство собственной ущербности.

Две минуты назад от меня вышла моя мудрая коллега и лучшая подруга Машка. Я вызвонила ее в панике, обнаружив, что на вешалке с моей фрачной парой нет никакой блузки. В свое время я просто забыла укомплектовать парадный костюм этой важной вещью!

Меж тем коварные французы скроили элегантный строгий пиджак так, что верхняя пуговка приходилась на линию талии, и это не позволяло надеть его на голое тело. Вся строгая французская элегантность пропадала бесследно, а скромный белорусский бюстгальтер, наоборот, становился виден. Сатиновая же рубашечка в милый сельский цветочек, в которой я пришла сегодня на работу, к фрачной паре решительно не подходила.