Мечта дилетантов - Чингиз Абдуллаев

— Да, конечно, я. На глазах у свидетелей.

— Про свидетелей мы еще успеем поговорить. Первый вопрос.Где вы взяли нож?

— Не знаю. Следователь написал, что это я принес с собойохотничий нож. И я подписал свое признание. Но это был не мой нож.

— Уже интересно. Тогда чей?

— Не знаю.

— Как это, не знаете. Вы вошли в номер и нож был там?

— Да, лежал на столе. Я сразу обратил на него внимание.

— Тогда получается, что нож принес Паушкин?

— Возможно, это был его нож. Но я подписал признание, чтоэто был мой нож.

— Понятно. Теперь второй вопрос. Как вы узнали, в какомномере находится Паушкин?

— Мне сообщили.

— Кто сообщил?

— Я не хочу об этом говорить.

— Вы пришли в гостиницу, вошли в номер, который снималПаушкин, увидели нож на столе и сразу стали бить свою жертву?

— Нет. Сначала мы поговорили. Но я был в таком состоянии,что просто сходил с ума. Что было потом, я не очень помню…

— Почему?

— Об этом я не буду говорить.

— Интересная беседа у нас получается. Зачем вы тогдаразгромили кабинет Паушкина?

— Я этого не делал.

— А кто это сделал?

— Не знаю. Я вообще не входил в его кабинет. Следовательсказал, что там нашли мои отпечатки, и я подписал, что входил в комнату иустраивал там беспорядки.

— И вы точно помните, что не входили?

— Точно помню, что меня там не было. Они сидят на другом этаже,я туда даже не спускался.

— Ясно. Теперь скажите, зачем. У меня только последнийвопрос. Зачем вы его убили?

— Этого я вам не скажу.

— Тогда я не смогу вам помочь.

— Значит, у меня такая судьба. Не можете, не нужно. Но я вамничего больше не скажу.

— Это не выход. Я хочу понять ваши мотивы. Почему вы его такненавидели?

— Это мое личное дело.

— Что-то личное?

— Я не стану отвечать на ваши вопросы.

— Черт возьми! Мне опять нужно напомнить вам, что я пришелсюда помогать? Помогать вытащить вас из той тупиковой ситуации, в которую выпопали. Или вы опять должны поплакать и подумать о самоубийстве, чтобы начатьотвечать на другие вопросы?

— Не нужно меня мучить, — попросил Абасов, — у меня болитголова и я хочу в камеру. Вы же не следователь…

— Я хуже. Ему нужно всего лишь отчитаться перед своимначальством и сдать дело в указанное время в суд. А мне важна истина. Любойценой важна истина, и поэтому я буду вас мучить до тех пор, пока вы не скажетемне правду.

Абасов опустил голову.

— Почему вы не хотите мне поверить? — спросил Дронго, — яведь не ваш враг, а ваш друг. И вы достаточно разумный человек, чтобы пониматьвсю сложность ситуации. Мне важно знать ваши мотивы. Зачем вы его убили? Чтотолкнуло вас к этому нелепому поступку?

— Я не хочу говорить на эту тему.

— Черт возьми! Вам придется говорить. Я не уйду отсюда, покане услышу от вас мотивы вашего преступления. Что мне еще сделать, чтобызаставить вас говорить? Может, мне нужно еще раз сказать все, что я про васдумаю?

— Не нужно. Я сам все знаю, но мне тяжело…

— Обещаю вам, что никто, кроме меня, никогда не узнает онашем разговоре. В этом вы можете не сомневаться.

Абасов снова молчал.

— Говорите, — попросил Дронго, — у меня не так многовремени. Почему вы его убили?

— Я… он… я… — было заметно, как волнуется Абасов.

— Что-то личное? — снова подсказал ему Дронго.

— Да, — выдохнул Абасов, — дело в том, что он… что они… чтоон… Он учился вместе с моей супругой в школе…

— С вашей второй супругой, — ошеломленно уточнил Дронго.Какой кретин этот следователь, подумал он. Не выявить такого факта. КажетсяСабина сказала, что Паушкину было тридцать три. Почти столько же, сколько былои второй супруге Абасова. Значит, они учились вместе в школе.

— У меня супруга выросла в Подмосковье, а затем переехала вЛитву, — продолжал Абасов, — до девяносто первого года они жили в Подольске,потом переехали в Литву. Она вернулась в Москву только в девяносто девятом,через восемь лет.

— Значит, ваша нынешняя супруга Алдона и Паушкин былизнакомы?

— Они вместе учились, — подтвердил Абасов, — и он… он… я немогу больше говорить, — он с такой силой сжал свои кулаки, что они захрустели.

— Я вас слушаю, — Дронго подумал, что версия начинаетвырисовываться.

— Ей было шестнадцать, — выдохнул Абасов, — и он был… он былее первым мужчиной…

— В шестнадцать лет. Они были еще совсем детьми.

— Но вы понимаете, как я должен был на это реагировать. Ониувиделись потом в нашем центральном офисе, когда Паушкин приезжал сюда изнашего подмосковного филиала. И сразу узнали друг друга. Она мне о немрассказала.

— Она говорила, что он был ее первым мужчиной?

— Конечно, говорила. Еще до того, как мы с ней сталивстречаться. Она ведь провела восемь лет в Литве. Там совсем другие нравы. Онане скрывала, что у нее были мужчины до встречи со мной.

— Вы должны были понимать, что у тридцатилетней женщинынаверняка были мужчины до вас.

— Я это понимал. Она даже встречалась одно время с известнымактером. Мы оба были уже не подростками. Ей было около тридцати, а мне большесорока. Но первый мужчина… Говорят, что женщина всегда помнит своего первогомужчину. Запоминает на всю жизнь. Есть даже такая теория, что все зависит отпервого мужчины. Каким он будет в постели. Нежным или грубым, ласковым илинетерпеливым. Женщина запоминает это на всю жизнь. И когда Паушкина перевели кнам в центральный офис, я буквально потерял голову. Хотя Алдона у нас уже неработала. Но они словно нарочно иногда случайно встречались на разных приемахили корпоративных вечеринках.

— Вы считаете, что она вам изменяла?

— Не знаю. У меня не было доказательств. Понимаете, мне былоочень трудно. Хотя я больше четверти века живу в Москве. Но у меня очевидносохранился менталитет южанина. Для меня жена — это нечто святое. Для Замиры ябыл единственным мужчиной. Первым и единственным.

— Хотя она не была для вас единственной женщиной, — заметилДронго, — это наше типичное южное лицемерие. Мужчине позволено все, женщине —ничего.