Парижский треугольни - Кристин Лестер

Машинально Мэг стала гладить кота – ее единственного советчика и утешителя, – уютно привалившегося к дорожной сумке, теребила ему шерсть, почесала за ушком и вдруг замерла, уставившись на свою левую руку. Кольцо! У нее есть кольцо (ох, ну сколько же там все-таки каратов?), и она его продаст.

Мадам Брус изящно удивилась странной просьбе Мэг, и, приподняв накрашенные бровки вместе с тремя складками на лбу, высокомерно произнесла:

– Ну, знаете, мадемуазель, вы меня удивляете! Ах! Да вы меня просто шокируете!

– Простите, я понимаю, как это чудовищно звучит, но я клянусь вам, что это правда. Меня бросил муж, мой счет закрыт, и, пока я не разберусь со всем этим или не заработаю денег, мне просто-напросто будет негде жить. – Мэг немного помолчала. – И еще, знаете что, у меня есть очень дорогое кольцо. Вы не подскажете, где я могу его продать?

Мадам Брус внимательно буравила ее глазами неопределенного цвета и, кажется, не очень-то верила.

– Но почему вы не попросите у друзей?

– У меня нет друзей! – почти закричала Мэг, и от этой мысли ей стало не по себе. – Я никого не знаю в этой стране… кроме вас.

Старушка тщательно осмотрела кольцо, прикидывая явно опытным взглядом, на сколько оно может потянуть, и согласилась:

– Хорошо, мадемуазель, я сама продам ваше кольцо, а вы простите мою недоверчивость: Париж – большой город, в нем так много аферистов, ах, вы не представляете, сколько в нем аферистов!

Сумма, вырученная у сердобольной мадам Брус, была в несколько раз меньше реальной стоимости кольца, но Мэг смутно подозревала, что старушка хорошо разбирается в камнях, поэтому и дала все-таки немало. В любом ломбарде ей дали бы еще меньше. Вряд ли Мэг теперь увидит свое кольцо. Ну и черт с ним! Ее захлестывало волной ненависти и бессильной злобы всякий раз, когда она вспоминала Майкла.

Мэг зажила на втором этаже особнячка. Она исправно поливала цветы и проводила все время в прогулках по Парижу, стараясь не слишком задерживаться вечерами, после того как мадам Брус однажды утром выразила беспокойство за ее жизнь и здоровье. «Ах, мадемуазель, никогда не знаешь, что может произойти, даже если ты стоишь у калитки своего дома!» И Мэг поняла, что та следит за ней. Тем более что загадочная Софи – прислуга мадам Брус – приходила убираться, когда Мэг не было дома, и со временем молодая женщина стала чувствовать себя не лучше, чем в гостиничном номере. Но уходить ей было некуда, так что приходилось терпеть причуды престарелой парижанки.

Банковский счет не подавал признаков жизни. Она еще раз пробовала звонить в Вашингтон, но попала на дворецкого, который сухо сообщил, что «господин уехал и будет не скоро». Уже потом Мэг догадалась, что по личному номеру Майкла, аппарат для которого он держит только у себя в кабинете, в отсутствие хозяина дворецкий не имеет права говорить. Что ж, значит, на Майкле можно окончательно поставить жирный крест. И как на муже, и как на друге, и как на человеке.

Дни бежали, Мэг проводила их за чтением книг, вечерами праздно слонялась по клубам, где у нее уже начали появляться приятели и поклонники. Так продолжалось бы довольно долго, не окажись она однажды в модном ресторанчике на берегу Сены. Изрядно перебрав коктейля, она уже начала строить глазки симпатичному бармену, когда рядом на стул взгромоздился какой-то мужчина:

– Мадемуазель, мне кажется, вы – моя судьба, – начал он, и Мэг резко повернула голову на знакомый голос.

– Оскар!

– Мэгги! Черт бы тебя побрал, что ты тут делаешь?

– Оскар!..

– Отец мне сказал, что ты сбежала от бедняги Майкла, но чтоб так далеко! Крепко он тебя, видать, достал.

– Господи, Оскар! – Мэг чуть не плакала от счастья. – Я совсем забыла про тебя! Ну почему я тебе не позвонила!

– Не плачь, крошка, я все улажу. Пойдем, расскажешь мне о своих проблемах.

Мэг уже и не думала плакать. Теперь и вправду все проблемы решатся. Ей даже показалось, что, впервые за две недели затяжного ненастья, узкой красной полосой на западе пробилось закатное солнце.

– Слушай, а ты неплохо смотришься, я уже хотел тебя подснять на вечер, думал, какая девчушка пропадает одна!

Оскар был неисправим в своих сочных выражениях, но теперь они ласкали слух Мэг. Как она могла забыть про него! Оскар, ее единственный проверенный друг, сын Грега, давнего приятеля и партнера по бизнесу ее мужа.

Оскар был всегда рядом и абсолютно незаменим. Кроме того, их связывали узы взаимоукрывательства. Когда Мэг заводила флирт на стороне, он помогал ей устраивать свидания и сочинял правдоподобные истории для Майкла. Она, в свою очередь, частенько давала ему денег «в долг», когда он просаживал крупные суммы в казино, и никогда больше к этим вопросам не возвращалась. Но главное – он был единственной особью мужского пола, к которой Майкл ее не ревновал.

– Да ты что! – заорал на всю улицу Оскар, когда она вкратце поведала ему о своих проблемах. – Париж! У меня тут куча друзей и должников! Я тут каждое лето провожу, ты что, забыла?

– Забыла. Ты у меня вообще вылетел из памяти.

– У меня тут много женщин, – таинственно добавил он, – впрочем, тебе это не надо.

– Что, в Вашингтоне уже ничего свеженького не осталось? – съязвила Мэг, вспомнив, как часто менял он подружек. – Тогда тебе действительно надо расширять кругозор, и Париж для этого – самое подходящее место.

– Безусловно! – снова заорал он. – Тут я тебе могу доверять, ты же мне сестренка, хотя, – он смерил ее взглядом, – возможность инцеста я не исключаю.

– Этого нам еще не хватало!

– Я шучу, сестренка!

Его улыбка и весь облик не оставляли сомнений в том, что их обладатель – ловелас, прожига и любитель всех жизненных благ. Внешне он был очень похож на своего отца. Та же белозубая голливудская улыбка, черные густые волосы, распутный взгляд темно-карих глаз, необыкновенная подвижность во всей коренастой фигуре и безграничное обаяние. Пожалуй, в нем отсутствовала лишь некая порочность, которая была в лице Грега.

Двадцатидвухлетний Оскар был студентом колледжа. Учился он с большой неохотой, и его уже выставили из двух виргинских университетов за дебоши и непосещение (не помогли даже папины деньги и связи), и теперь он с трудом волочил экономику, наотрез отказавшись поступать в третий университет. Ему нравились Европа и публицистика. По этой причине он по полгода проводил в Париже или Лондоне, а его статьи действительно имели успех и были изданы уже в нескольких журналах. Но Грег ничего и слышать не хотел о том, чтобы его единственный сын занялся какой-то «бессмысленной писаниной». Он просто обязан был пойти по стопам отца и стать однажды владельцем сети супермаркетов Вашингтона. Правда, увлечение Оскара имело фамильные корни: его покойный дедушка, отец Грега, был человеком совершенно далеким от бизнеса и всю недолгую жизнь занимался литературной критикой. Но в глазах Грега, рано осиротевшего и выросшего в мире дельцов, подобное занятие было недостойным мужчины. Противостояние отца и сына длилось уже четыре года, с тех пор, как в восемнадцать лет Оскар закончил престижную школу в Вашингтоне.