Через границу - Майя Лунде

Женщины все улыбались, будто встреча их впрямь несказанно обрадовала. Только ответных улыбок они не дождались.

– Да, какие чудесные норвежские детки, – подхватила вторая. – Вы одни едете?

Я едва заметно кивнула.

– А для нас тут найдется местечко? – спросила первая.

Я рванулась вперед и расставила ноги.

– Нет, тут все занято! У нас полно багажа! Сиденья свободные тут, может, и есть, но багаж не уместится!

Тетенька, заговорившая первой, оглядела наши вещи.

– Но мы вам поможем и все положим по-другому. Просто возьмем ваши вещи и сложим получше, хорошо? А потом сыграем вам на гитаре, – предложила она.

Ну нет, ничего перекладывать я им не позволю, и без гитары мы прекрасно обойдемся уж точно! Я шагнула вперед и остановилась на пороге, мешая им протиснуться внутрь.

– Вы что, глухие? Тут все занято! А гитару мы терпеть не можем!

Тетеньки удивленно попятились. Неужели они уйдут? Но нет. Первая улыбнулась, погладила меня по голове и оттолкнула в сторону. Войдя в купе, она подняла голову и уставилась прямо на рюкзаки, за которыми прятался Даниэль.

– Ничего страшного, рюкзаки мы просто подвинем, – ласково проговорила она, поставив ногу на сиденье, чтобы забраться наверх.

Мы с Отто переглянулись. Что же делать?

Похоже, приключение закончилось, едва начавшись. Эти двое явно знали, чего хотят. А хотели они ехать в нашем купе.

Но тут в коридоре послышался еще один голос – хриплый и сердитый. Приближался наш угрюмый и недовольный кондуктор. Как ни странно, я ему даже обрадовалась.

– Эй! Вы чего это заставили чемоданами коридор?! – проревел он.

– Простите! Мы сейчас все уберем, – засуетились тетеньки.

Кондуктор зашел в купе и уставился на униформу. Она ему явно не нравилась.

– И за багаж придется доплатить, – потребовал он.

– Конечно-конечно, – любезно согласились тетеньки, – непременно заплатим. Мы поедем с милыми детишками в одном купе. И вещи сюда перетащим.

Кондуктор подозрительно взглянул на нас, будто не веря, что кто-то мог посчитать нас милыми.

– И в чем же дело? Почему вы не освободите полку? – спросил он.

Хотя он едва ли считал меня милой, что-то общее у нас все же было. Поэтому я рискнула. Встав на цыпочки, прошептала ему прямо в ухо:

– Мы таких терпеть не можем, – под «такими» я имела в виду дружинниц. Кондуктор меня прекрасно понял.

Пристально разглядывая нас, кондуктор на секунду задумался. Наверное, не мог решить, кто хуже – дети-неряхи или обладательницы униформы.

К счастью, последних он, видимо, не любил больше, потому что повернулся к тетенькам и решительно заявил:

– Тут мест нет, найдите себе другое купе!

– Но мы…

– Говорю же – нет. И с вас еще пятьдесят эре за багаж.

Он вытолкал тетенек в коридор и захлопнул за собой дверь.

Все стихло. Мы были спасены.

Здесь бы всем радоваться, но Даниэль и Отто скривили такие рожи, будто хлебнули кислого молока.

– Когда ты прекратишь свои выходки? – зашипел на меня Отто.

– Да, все могло закончиться плохо, – прошептал сверху Даниэль.

– Прямо как обезьяна с гранатой! – не унимался Отто.

– Чего-о? – не поняла я. – Обезьяна с гранатой? Она тут при чем?

Отвечать Отто не пожелал, лишь сердито уставился в окно. У меня тоже не нашлось что сказать.

Наверное, так рисковать и впрямь не следовало, но сейчас-то они чего злятся?

Сара с Даниэлем так и пролежали на полках до конца поездки. Сара жаловалась, что у нее затекло все тело, но Даниэль строго-настрого запретил ей слезать. Даже на минутку.

Время от времени я совала ей кусочки хлеба – от этого настроение у нее улучшалось. А еще мы с ней съели немного сахара, но не весь – надо было приберечь на потом.

Ехали мы лет сто, не меньше, но в конце концов добрались-таки до Халдена. Теперь осталось вывести Сару и Даниэля из поезда так, чтобы кондуктор не заметил. Надо лишь выскочить на перрон, а дальше все само пойдет. Ведь на перроне в Халдене нет ни одного нацистского солдата – по крайней мере, мне так казалось.

Когда поезд подъехал к вокзалу, мы уже оделись и готовы были выбежать из вагона. Главное – не мешкать.

Я пошла первой. За мной шагал Отто. Сара с Даниэлем остались в купе – дожидались нашего сигнала.

На улице ярко светило солнце. Вокруг все было спокойно.

Немного поодаль кондуктор болтал со смотрителем станции. Пассажиры входили и выходили, но за нами вообще никого не было. Тетенек-дружинниц я тоже не заметила. Небось сидят в купе и бренчат на гитаре…

Сара и Даниэль смотрели на нас в окошко. Я кивнула и показала большой палец. Путь свободен!

Мы договорились встретиться за углом. Здесь, на перроне, всем вместе опасно показываться – хмурый кондуктор наверняка что-нибудь заподозрит. Или дружинницы выглянут в окно и догадаются, что дело нечисто.

Даниэль и Сара выбежали из вагона и бодро зашагали вдоль здания. Даниэль крепко сжимал руку сестры, та не выпускала из рук Элизу. Вскоре они скрылись за углом.

Мы с Отто молча двинулись следом. Я уже предвкушала, как тетя Вигдис накормит нас обедом. Может, у нее найдется что-нибудь вкусненькое? Сироп, например. Или какао…

Сара с улыбкой замахала нам, и я уже подняла было руку, но замерла.

Из-за противоположного угла вышло несколько немецких солдат. И еще кое-кто. Рядом с ними шагал мужчина в темно-синей униформе. Он размахивал руками, и хотя слов мы не слышали, догадаться, о чем он говорил, было легко. Он объяснял, как мы выглядим и какого каждый из нас роста.

Это был Дюпвик.

Как Дюпвик догадался, что мы везем Даниэля и Сару в Халден? Я схватила Отто за руку, и мы помчались вперед, к нашим новым друзьям. Ломала голову я недолго, ответ пришел почти сразу: стаканы из-под молока.

Скорее всего, было так: когда Дюпвик прорвался наконец в детскую, он никого не нашел, ведь Отто успел сбежать. Увидев открытое окно, Дюпвик наверняка выругался и понял, что опоздал. И догадался, что мы что-то скрываем, раз уж перегородили комодом дверь.

К тому же комод был открыт, а наша одежда исчезла. Тогда Дюпвик принялся обыскивать дом. Сперва не обнаружил ничего нового, такого, что выдавало бы присутствие Сары и Даниэля. А потом добрался до кухни. И нашел четыре блюдца и четыре стакана. Дюпвик знал, нас в доме двое – я и Отто. А двоим детям вряд ли понадобится столько посуды. Он понял, что ночью нас было четверо. И эти четверо вместе сбежали.