Вуайерист - Фиона Коул

заставляло меня требовать большего. В этот момент между нами было то же самое.

Это было представление. Как актёры в пьесе. Иногда по вечерам, когда работа казалась мне непосильной, я напоминала себе об этом. «Вуайерист» — это работа, а я — актриса.

Моё тело всё ещё реагировало, когда его рот опустился, чтобы пососать мой сосок. Моё естество всё ещё сжималось, когда он начал расстёгивать мои джинсы и стягивать их с моих ног. Мои мышцы всё ещё дрожали, когда он толкнул меня обратно на кровать, перекинув бедро через плечо и прижавшись ртом к вершине моего холмика.

Всё моё существо, казалось, вибрировало от нервного возбуждения, от страха. Что, если клиент знал, что Джексон на самом деле не поедал меня, а только притворялся? Что, если они потребовали бы вернуть свои деньги, и всё это было бы напрасно? Его голова опустилась ниже, скользя по моим складочкам, и я заставила себя расслабиться. Это должно было выглядеть естественно, и я использовала напряжение, чтобы выгнуть спину и застонать. Когда его язык скользнул между моих складочек и задел клитор на обратном пути, я по-настоящему ахнула и одной рукой вцепилась в простыню, а другой зарылась в его волосы.

Я хотела спросить его, что, чёрт возьми, он делает. Напомнить ему, что мы договорились, что он будет притворяться, а не пробовать меня на вкус. Но когда он не сделал этого снова, а просто мучил меня ожиданием возможности, когда он приближался всё ближе и ближе к моей щели, я вместо этого сосредоточилась на том, чтобы вести себя естественно. Всё должно было выглядеть естественно. Я выровняла дыхание, начала извиваться, стонать, пока не напряглась всем телом в поддельном оргазме.

Это было нетрудно, учитывая, что голова Джексона была у меня между ног. Но мои мысли были не о нём. Они были о том, кто наблюдал за мной за стеклом. Добавьте к этому мягкие прикосновения к моим складочкам, и я чувствовала себя проводом под напряжением, готовым взорваться по-настоящему.

Нежные поцелуи пробирались вверх по моему телу, лаская соски. Большие руки Джексона обхватили мои бёдра и подтолкнули меня дальше по кровати, пока моя голова почти не свесилась с другой стороны. Он вытащил одеяло из-под нас, стянул его вниз и подтянул к моим бёдрам, пытаясь закрыть прямой вид на то, как мы занимаемся сексом. Схватив презерватив, он забрался мне между ног, не сводя с меня глаз.

Он не позволял им блуждать по моему телу и пялиться на меня, когда в этом не было необходимости. Он уважал меня и ситуацию, и мы справлялись. Мы выполняли свою работу.

Когда он, наконец, расстегнул штаны ровно настолько, чтобы освободить свой член, он посмотрел вниз, чтобы натянуть презерватив, и я не могла тоже не посмотреть. Джексон был крупным. Он был длинным, толстым и идеально прямым. Он идеально подходил к его телу.

Проявляя к нему такое же уважение, как и он ко мне, я быстро отвела глаза, одарив его обожающим взглядом, пока скользила взглядом по его рельефному прессу и груди. Я провела ладонями по гладкой коже его рук и сжала его плечи. Он приподнял моё бедро, а затем потянулся, чтобы обхватить свой член и расположить его поудобнее.

Надеюсь, для зрителя это выглядело так, как будто он скользил внутри меня, когда на самом деле он прижался к моим складочкам и начал толкаться. Его длинное скольжение коснулось моего набухшего клитора, и я поняла, что, несмотря на притворство, я кончу только от одного трения.

Его лоб прижался к моему, его толчки становились всё сильнее, пока он не уткнулся в изгиб моей шеи, набирая темп. Он скользил по мне всё быстрее и быстрее. Его рука крепко сжала моё бедро, удерживая его на месте. Всё это пронеслось сквозь меня и поглотило моё тело.

Но мой разум? Мой разум был сосредоточен на незнакомце за стеклом. Насколько я знала, это могла быть пожилая пара, которая даже не наблюдала, а трахалась, как кролики. Но в моём воображении это был мужчина из бара. В моём воображении он пялился на меня и хотел меня на всю ночь. В моём воображении он бы подошёл ко мне и отвёз домой, и он был бы мужчиной надо мной. Его широкое тело изгибалось бы с каждым толчком, проникая внутрь меня, наполняя меня.

Я даже не видела его лица, но, когда я начала кончать, это не имело значения. Всё, что имело значение, — это держаться, пока стоны удовольствия сотрясали кожу моей груди, а моё тело изо всех сил пыталось прижаться обратно к кровати. Джексон прижался головой к моей шее, застонав от собственного освобождения, сильно надавливая на мой чувствительный клитор, вызывая ещё несколько толчков от моего оргазма.

— Спасибо, — прошептал он мне в кожу, как только закончил, закрепляя меня в этом моменте.

Я едва заметно улыбнулась ему, когда он перекатился на бок, сбрасывая штаны и стягивая презерватив, наполненный его спермой. Я заставила себя отвести взгляд, картина казалась более интимной, чем то, что мы только что сделали. Он откинулся назад и переместил нас, пока мы не оказались под одеялом, моя голова покоилась у него на плече.

Он поцеловал меня в макушку, но мой взгляд не отрывался от света в окне. Оно всё ещё было зелёным, что означало, что там всё ещё кто-то был. Была ли это та часть, которая заставила их кончить? Итог, связь? Это было то, на что им нравилось смотреть?

Я смотрела на свет, пока у меня не защипало глаза. Я даже не была уверена, как долго смотрела, прежде чем он, наконец, переключился на красный, и я моргнула, отводя взгляд.

— Итак, — начал Джексон. — Это лучший секс понарошку, который у тебя когда-либо был?

— Ты не должен был на самом деле лизать меня, — выговорила я с небольшой горячностью.

— Я должен был хотя бы попробовать. Твоя влажность была слишком соблазнительной.

— Прекрати, — рассмеялась я и шлёпнула его по руке.

— Больше не буду этого делать. Неважно, насколько влажной будет твоя киска у моего подбородка.

Я рассмеялась.

Я рассмеялась над его вопросом.

Я рассмеялась над странной ситуацией — лежать обнажённой с мужчиной, с которым я только что притворялась, что трахаю его.

Я смеялась, потому что мне это понравилось. Мне нравилась мысль о мужчине за стеклом, который кончил, наблюдая за мной.

Я рассмеялась, потому что не знала, как справиться с этими чувствами, а смеяться было легче.