Золотая девочка, или Издержки воспитания - Ирина Верехтина

Не глотал он ничего, пошутил он так, боялся, что воспитательница отберёт. Пуговица-то не его… У них там девочка пришла новенькая, в платьице с аппликацией из пуговиц. Мишеньке она очень понравилась, и платье понравилось, он и откусил! – рассказывала Ирина Львовна. И не выдержав, расхохоталась. Группа повалилась на парты в приступе неудержимого смеха. Смех прозвучал неожиданно хрипло.

Отсмеявшись, вытащили из портфелей нотные тетради. Ирина Львовна вызывала всех по одному и предлагала спеть мелодию с листа. Но не тут-то было: петь никто не мог, все сипели и хрипели так, что «слушатели» корчились от смеха, а когда вызывали их самих, хрипели и сипели… (прим.: от мороженого, если его глотать кусками – а все так и делали, потому что торопились и потому что так вкуснее, – от мороженого моментально садятся связки, и петь после этого… мягко говоря, проблематично)

После четвертого «певца-исполнителя» Ирина Львовна тяжелым взглядом оглядела класс. Маринэ сидела, не поднимая глаз от тетради. Отар беспечно жевал карандаш.

– Тааак… Метревели. – Маринэ грациозно поднялась из-за парты, и Ирина Львовна в который раз удивилась, как неуловимо она это делает. Серебристый голосок безошибочно и звонко вывел все изгибы мелодии.

– Тааак… Темиров. – Отар спел довольно прилично, сфальшивив в конце. («А говорят, у мальчиков в этом возрасте голос ломается. У этого не ломается, всё не как у людей»).

– С вами всё ясно, мороженого вы не ели. Остальных сегодня можно не вызывать, – безошибочно определила Ирина Львовна. – Поднимите руки, кто ел мороженое? (лес рук). Тааак. Урок сорван. Ну, что вы сидите, идите домой. Вы ведь этого добивались? Идите. Я тоже виновата, не должна была опаздывать… Один-один, ничья. – Ирина Львовна сняла очки и… улыбнулась. Значит, не сердится. Она хорошая и добрая, и всё им прощает, любые выходки. Ей сегодня столько пришлось пережить… А они добавили.

– Да ладно, Ирина Львовна, жарко ведь, вот и покушали мороженца. Главное, с Мишкой орднунг. Девочка понравилась, пуговицу откусил. Нормальный ход, – под общий смех «подвёл итоги» Отар. Ирина Львовна покраснела и улыбнулась. И все отправились домой. Вот это удача!

Остров в океане

Занятия в музыкальной школе начинались с понедельника, но Маринэ с нетерпением ждала четверга – в этот день у них по расписанию сольфеджио и музлитература.

После долгой разлуки они встретились, сияя улыбками на загорелых лицах и радостно хлопая друг друга по плечам (Марину – Отар не позволил, перехватил протянутую руку) и удивлялись тому, как все повзрослели. Четверым из них исполнилось шестнадцать, двоим семнадцать. Отару четырнадцать, но он сильно вытянулся и выглядел старше своих лет, и не отходил ни на шаг от пятнадцатилетней Маринэ, которой можно было дать тринадцать.

В группе никто ни о чём не догадывался. Ну, пишет Маринка за него диктанты, так ведь она всей группе пишет. Ну, домой вместе едут – так ведь им по пути (Отар провожал Марину и ехал обратно – он жил на Алтуфьевском шоссе, в бывшем посёлке Слободка, ставшем теперь Москвой. До музыкальной школы ехать час, плюс восемь остановок от Марининого дома. Он всегда проезжал на одну остановку дальше, иначе бы Марина возмутилась и запретила Отару себя провожать. Потом ехал обратно: девять остановок на трамвае и десять на автобусе, усмехаясь в душе над Маринэ, которая считала, что Отар живёт почти рядом).

Ну, дают Отар с Маринкой Ирке прикурить, так ведь всем известно: они как встретятся, так отрываются по полной, на радость всей группе – веселятся все, а расплачиваются за удовольствие Маринка с Отаром – записями в дневнике о недостойном поведении, удалением с урока, двойками… Маринка от этих двоек прямо цепенеет. И всё равно они продолжают своё, не могут без этого!

Никто из группы, не исключая Ирину Львовну, не мог даже предположить, чем была эта дружба для Маринэ и Отара, кем были они друг для друга. Вожделенным островом для потерпевшего кораблекрушение, глотком воды для заблудившегося в пустыне, светящимся окошком в непроглядной ночи для потерявшего надежду найти приют и ночлег.

Они нашли – свой приют, оазис в пустыне, остров посреди океана. Они не скрывали друг от друга ни радостей, ни горестей, рассказывая всё без утайки. И тогда как по волшебству отступали страхи, поднималась с колен надежда и крепла вера в лучшее.

Часть 6. Мадам Мари

Год назад

Год назад Маринэ вернулась из Абхазии – как всегда, четырнадцатого августа

– Отдохнула и хватит, до школы две недели, Мария Антуановна тебя ждёт. В школу тебе не идти, времени достаточно, так что будешь заниматься по два часа. И не делай такие глаза! Не умрёшь. Зато язык выучишь.

– Мама! Я на нём говорю, я Виктора Гюго с собой в Леселидзе брала, а словарь забыла, так пришлось без словаря читать.… А с Марь-Антоновной мы ничего не учим, просто разговариваем, она мне рассказывает о Париже и Тулузе, а я ей о Леселидзе. По-французски. И про музыкалку, и про фламенко… Часа хватит вполне, мне ещё четыре пьесы выучить надо, которые на лето задали. Наизусть не успею, выучу по нотам и скажу, что у бабушки в деревне жила, а там пианино нет.

– Не ленись, Марина, не позорь родителей. Сказано – наизусть, значит выучишь наизусть. Иначе каникулы будут кончаться в июле. Пианино тебе купили, комната отдельная, занимайся хоть весь день. Ну, не весь, но три часа обязательно, и не делай такие глаза. Тебя никто не заставляет столько сидеть за инструментом, можешь разделить на два раза, а можешь на три. Делай так, как тебе удобно, но чтобы выучила наизусть. Я проверю. И не вздыхай! Вздыхать она, видите ли, научилась…

Но Маринэ вздыхала всё равно. Два и три это пять часов, если к этому прибавить утреннюю и вечернюю гимнастику и час фламенко, получится восьмичасовой рабочий день. В каникулы…

Мать требовательно ждала ответа. Маринэ опустила глаза (возражать было бессмысленно и небезопасно). А утром привычно разложила на столе словари и тетради, но Мария Антуановна не пришла. Прождав полчаса, Маринэ спустилась двумя этажами ниже и позвонила в красивую, обитую белой кожей дверь. На звонок никто не отозвался, и Маринэ забеспокоилась.

Мадам Мари было далеко за восемьдесят, и она почти не выходила из дома: прогулки на свежем воздухе с успехом заменяла восьмиметровая лоджия, где Мария Антуановна выращивала роскошные лимонно-жёлтые астры и красно-оранжевую настурцию с лепестками, похожими на языки пламени. Продукты ей приносила соцработница (и Маринина мама). Исключение