Алло, милиция? - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

скамейке возле пятиэтажки, размял сигарету промёрзшими пальцами.

— Пробежимся по району?

— Сиди уж. Очередное начальство притащится, будет спрашивать: а где? А почему?

Лёха крутнул мёрзнущей головой. Шапка потерялась в дебрях гастронома. Наверно, уже пополнила коллекцию вещдоков. И вопросы начальства отнюдь не согревали.

«Вы установили личности всех свидетелей и потерпевших, покидавших место взрыва?»

«Вы приняли меры к охране места происшествия?»

«Зачем вы вошли в помещение до прибытия взрывотехников?»

«Какие вы проводили профилактические мероприятия по предотвращению несчастных случаев в местах скопления людей? Рапорт с объяснением — мне на стол!»

— Выговор или уволят?

— Выговор, — вздохнул умудрённый опытом капитан. — Наказывать тебя вроде как не за что. И меня. А наказывать надо. Три трупа!

— Четыре трупа… Слышал — кассирша умерла в больнице. От ранений и компрессионной травмы. Женщина-покупатель и два грудных ребёнка.

Естественно, руководство думает не только об установлении обстоятельств, но и о прикрытии задницы. Сейчас место происшествия напоминает киношный павильон для съёмок детективного сериала, горят прожектора. Трупы убраны.

Лёша закрыл глаза.

Недавно сцена выглядела иначе. Потому что были раненые, ползавшие по телам в попытках найти своих, опознать хотя бы по одежде, по сумкам, вытащить наружу в надежде — вдруг удастся спасти… Рвал на себе волосы мужик из сорок восьмого дома… Жена его минут десять находилась внутри, погребённая под молочными и кефирными бутылками с рухнувшей витрины. От пожара надышалась отравы, сейчас в больнице, в коме. И вытянут ли её врачи — никому не известно.

Вот и сходили за колбасой.

Было заметно, что у капитана руки по-прежнему дёргаются, хоть столько уже жмуров повидал — и висельников на детских спортплощадках, и утопленников в озере у «Трудовых резервов», и «подснежников» после таяния зимних сугробов, и от домашних разборок. Как бы ни зачерствел, его всё равно пробило.

— Гаврилыч, леденцов хочешь? Я в гастрономе пачку стянул.

— Давай.

Они рассыпали леденцы по карманам и принялись сосать их как дети, думая о своём, вполне взрослом.

— Лейтенант, кончай хреном груши околачивать, — вырвал Лёху из размышлений голос Папаныча, начальника отделения уголовного розыска, непосредственного босса. — Руки в ноги и топай по квартирам. С людьми своими поговори, кто у тебя на связи в районе. Завтра отпишешься. Чем больше бумаги, тем чище зад, понял? Заодно готовь себе мыло и верёвку.

Опер обречённо склонил голову — что уж не понять-то, особенно про мыльно-верёвочный набор.

— Как вопрос формулировать? Что вы знаете о террористическом акте в гастрономе?

Папаныч хватанул его за грудки и встряхнул.

— Думаешь шутки шутить, падла?! Полслова брякнешь мимо кассы — урою! Запомни! Был взрыв карбида в ацетиленовом генераторе, несчастный случай, ложная тревога, серьёзно пострадавших нет, слухи о погибших — клевета. Усёк, бестолочь?

— Я прослежу, — пообещал Говорков.

Затем участковый поплёлся за дом, в том самом направлении, куда собирались до взрыва. Лёха пристроился рядом как привязанный.

В тёмно-серой пятиэтажке унылого хрущёвского стиля уже в первой квартире оперативника и участкового послали по известному адресу. Оказывается, два раза за вечер ходили-спрашивали о взрыве, вы третьи. Или там что-то вправду серьёзное?

— Нет-нет, неисправный сварочный баллон, витрина побилась, — соврал Лёха и дал задний ход. На улице зло бросил капитану: — Начальства здесь крутилось больше, чем нормальных людей. А о координации не договорились.

Участковый иронично поднял бровь. Мол, ожидал чего-то другого?

— Лёха, вверх пошли, к трём столбикам. Там в доме 54-3 толковый мужик живёт. Побазарим.

У подъезда столбика крутились знакомые лица — опера из МУРа. Старший по особо важным, у которого Лёша проходил стажировку на последнем курсе в Высшей школе МВД, опознал воспитанника и сочувственно спросил:

— Твоя земля? Ну, крепись браток. Всё, что нас не убивает, делает сильнее.

— Понял я. Выживу — пойду работать вместо автомобильного домкрата. Сильный же буду? — он взъерошил грязные волосы в кокетливом блеске снежинок.

— Кончатся выходные, Алексей, выпишут тебе орден святого Ебукентия с закруткой на спине, и заходи в спортзал УВД. Неделю уже прогуливаешь.

— Если отстранят, на турнике крутись хоть сутки напролёт! — эти слова он произнёс в тёплом подъезде, где слушателем был один Говорков.

Тот не замедлил отозваться.

— Раз городские трутся, они и здесь наверняка опросили. Но им не всё скажут. На восьмом один нормальный мужик живёт, торгаш. О котором я тебе говорил.

— Так нормальный мужик или торгаш?

— Знаешь, среди спекулей тоже нормальные попадаются, — Гаврилыч вызвал лифт. — Если и крутит, то края видит. С понятием человек. Помню, купил он «Жигули» новейшей модели, ВАЗ-2106. Наверно, одна из первых в Минске. На четверть часа около дома оставил, выходит: нет ни магнитолы, ни запасного колеса, на двери выцарапано слово из трёх букв. Если бы просто обворовали — понятно, много сейчас желающих машину раздеть. Чаще залётные, их искать — что грибы на асфальте собирать. А вот слово «хер» — точно дело рук местного хулиганья. Я вычислил их за день. И колесо с магнитолой вернули, и родители денег дали на покраску двери. В общем, Бекетов мне на опорный принёс электрическую пишущую машинку «Ятрань». Бесплатно, передачей с баланса на баланс. Начальнику РОВД стуканули, он тут же велел её забрать и себе в приёмной поставить.

— Натрави мелких, чтоб ещё царапнули. Будет вторая пишмашинка.

— Вряд ли, — участковый снял шапку, обнажив несминаемый седой ёжик на макушке, и промокнул влагу платком. — Бекетов гараж купил. У кладбища. Чаще туда отгоняет. Раньше лень ему было.

Лифт остановился. На лестничной площадке, тесной, Лёша заметил, что одна дверь приоткрыта, внутри горел яркий свет.

— Можно, Евгений Михайлович?

Капитан двинулся вперёд, опер шагнул за ним и почувствовал неловкость. В зеркале, занимавшем половину стены прихожей, отражались оба вошедших, Лёха увидел себя и участкового словно со стороны. Невысокий пожилой капитан с тоскливым выражением на лице, в потёртой шинели, само воплощение долгой, но не слишком удачной карьеры. Рядом –парень немного выше, в куртке мешком, с распухшим от соплей курносым носом, озябшие руки оттянули карманы.

— Ваши всё уже записали. Но — проходите. Теперь чего уж там…

Глянув мимо крупной, представительной фигуры Евгения Михайловича, Лёха увидел женщину лет шестидесяти в чёрном платке. Она шагнула в прихожую и начала завешивать это зеркало.

С нехорошим предчувствием опер проследовал за капитаном, не раздеваясь, в зал. Тот ослеплял стандартным советским шиком: дорогим цветным