Песни мертвого сновидца. Тератограф - Томас Лиготти

К слову сказать, именно следующее утро дало старт однолетней серии происшествий, которые я сейчас методично раскладываю перед собой, желая выбрать наиболее характерные примеры. Полушаг к преддверию начала: королевская пешка не на e4, но на eЗ.

Я проснулась во тьме, характерной для гостиничных спален, ненормально тяжелые шторы застилали утренний свет. Тут же стало ясно, что в кровати я лежу одна. Мой новый знакомый, кажется, обладал большим чувством такта и уместности, чем я от него ожидала. По крайней мере такая мысль поначалу пришла мне в голову. Но потом я взглянула через открытую дверь в другую комнату, где на стене висело выпуклое зеркало в деревянной раме.

Его выпученный глаз отражал второе помещение, и я заметила в нем какое-то движение. Там, казалось, кружилась крохотная уродливая фигурка, подпрыгивала и вертелась безумно, так, что я должна была ее слышать. Но я ничего не слышала.

Я едва сумела вспомнить имя мужчины, с которым вчера познакомилась, окрикнула его. Ответа не последовало, но движение в зеркале прекратилось, а фигурка (что бы это ни было) исчезла. Очень осторожно я встала с кровати, накинула халат и заглянула за угол, как любопытный ребенок в рождественское утро. Когда же стало понятно, что в номере никого и ничего нет, на меня нахлынула странная волна облегчения и смятения одновременно.

Я подошла к зеркалу, наверное надеясь найти там что-нибудь, какой-нибудь крохотный изъян, вызвавший иллюзию. Мои воспоминания о том мгновении туманны — в то время я страдала от похмелья. Но одно я помню с примечательной живостью. Помню то, что увидела на несколько секунд, всматриваясь в то зеркало. Неожиданно стеклянную сферу передо мной заволокло таинственным туманом, из глубин которого проступило восковое лицо трупа. Облик того самого мертвеца, которого я видела в похоронном бюро, только теперь его глаза были распахнуты и смотрели прямо на меня. Или же так казалось на мгновение, пока я не надела очки. И тогда передо мной предстало мое собственное лицо… физиономия как у мертвеца, если он там вообще был. Прямо как в «Престоне и упыре из Зазеркалья», подумала я, почувствовав такой прилив вдохновения, что снова захотела взяться за перо.

Вдохновение вновь проснулось во мне, когда чуть позже я выписывалась из отеля. Клерк ковырялся со счетом, а я случайно взглянула в окно рядом, за которым два щекастых ребенка возились на газоне. Через несколько секунд они заметили, что за ними наблюдают. Остановились и уставились на незваную публику, замерев в неподвижности в точности бок о бок друг с другом. Потом показали мне языки и убежали. (Как же они походили на близнецов Хартли из «Престона и говорящей могилы»!) Комната закружилась, хотя заметила это только я, другие постояльцы спокойно занимались своими делами. Возможно, в этом опыте повинны лишь моя забывчивость и отсутствие лекарств, избавляющих от последствий излишеств прошлой ночи. Старые нервы вконец истрепались, да и желудок спуску не давал. Но здоровье не подводило меня долгие годы, так что домой я доехала без каких-либо происшествий.

Это произошло год назад. Теперь приготовьтесь к гигантскому шагу вперед: в игру вступает старая королева.

В последующие двенадцать месяцев похожие случаи преследовали меня, хотя все они происходили с разной степенью ясности. Большая часть обладала столь мимолетной натурой, что больше походила на дежавю. Малую же я вполне могла придумать сама, и лишь некоторым не хватало какого-то определенного источника. Я могла увидеть фразу или какой-то кусочек картинки, от которого сердце сразу прыгало (не самое приятное чувство в моем возрасте), а разум принимался за поиски совпадений, возбудивших столь сильное чувство узнавания: звука отдаленного эха с неясными истоками. Я рылась во снах, полуосознанных ощущениях и искаженных воспоминаниях, но в результате осталась лишь цепь случайностей со звеньями, столь же слабыми, как дымные кольца.

Но теперь, когда тыквы зловеще ухмыляются на ступеньках домов, а призраки из наволочек раскачиваются на ветвях деревьев, эти малоубедительные события приобрели вещественную плотность. Все началось сегодня утром и продолжалось весь день, и их проявления становились все определеннее и выразительнее. И снова я надеюсь, что смогу привести в порядок собственную психику, если расскажу обо всем и начну с того, что теперь кажется прообразом грядущих событий. Нужна четкая и ясная экспозиция. Итак.

Место: ванная. Время: около восьми часов утра.

Вода каскадом лилась в раковину ради моего утреннего туалета, пусть и несколько шумновато для моих чувствительных ушей. Ночью меня одолел приступ жуткой бессонницы, и с ней не смог справиться даже мой любимый и неприкосновенный запас «Гардсмена». Я очень обрадовалась, когда солнечное осеннее утро пришло мне на помощь. Зеркало в ванной, впрочем, не дало забыть о беспокойной ночи, и я причесывалась и напомаживалась, не замечая явных улучшений. Чесси была со мной, лежала на бачке и пристально рассматривала воду в унитазе под собой. Выглядела она очень настороженной и напряженной.

— Что там, Чесси? — спросила я со снисходительностью любого владельца домашних животных.

Ее хвост зажил собственной жизнью; она встала и зашипела, а потом завыла ужасающе демоническим фальцетом всех перепуганных кошачьих. А потом резко выбежала из ванной, хотя в последний раз оставляла противнику поле боя еще котенком.

Я стояла с другой стороны комнаты — сонный свидетель неожиданного события. Зажав в руке большую пластмассовую расческу, я отправилась на расследование. Всмотрелась в те самые воды. И поначалу они показались мне чистыми, но вскоре из фарфоровой червоточины что-то появилось. Правда, оно почти мгновенно метнулось обратно, в канализацию, и разобрать, что же это, я толком не успела. Остался лишь извивающийся отпечаток в моей памяти. Но ментально сфокусироваться на нем я не могла, как будто одновременно видела эту тварь и не видела. Что бы это ни было, оно породило во мне сумятицу образов, как после путаного кошмара, который оставляет человеку лишь боль от ужаса. Я бы даже не стала говорить сейчас об этом событии, если бы не полагала, что оно связано с другим, которое случилось позже.

В полдень я начала готовиться к встрече с читателями, которая должна была пройти в библиотеке. Подготовка, по большей части, была алкогольной. Это ежегодное испытание никогда не вызывало во мне особой радости, и я мирилась с ним из чувства долга, тщеславия и по другим, не столь ясным, мотивам. Может, именно поэтому я с такой радостью ухватилась за возможность пропустить его в прошлом году. И в этом я тоже не хотела туда идти, если бы только могла выдумать повод, достаточно уважительный для читателей — и, что важнее, для себя. Неужели я хотела разочаровать детей? Разумеется, нет, хотя лишь Бог знает почему. Дети пугали и раздражали меня с тех пор, как я сама перестала быть одной из них. Наверное, я потому и не завела своего ребенка — то есть не усыновила, — так как врачи давным-давно сказали мне, что я плодородна, как лунные моря.

Зато другой Алисе дети и все детские штучки очень нравятся. Иначе как бы она написала «Престон и смеющееся то» или «Престон и дергающееся это»? Поэтому, когда приходит время встречи с читателями, я стараюсь выставить на сцену ее — как можно больше ее, и с каждым годом это становится все труднее. Странно, правда, что моя такая взрослая склонность к алкоголю столь эффективно вытаскивает наружу другую Алису. С каждым глотком скотча я чувствую себя спокойнее.