Как работает пропаганда - Тамара Эйдельман

Трудно сказать, что повлияло на присяжных, чьи мнения разделились поровну: шесть за, шесть против, а в дореволюционной России это означало, что принималось решение в пользу обвиняемого. Антон Носик обратил внимание на то, как дружно общество в 1913 году противостояло волне безумия и фальшивых обвинений:

Бейлис поспешил уехать с семьей — сначала в Палестину, а потом в Америку. Иван Сикорский умер в Киеве, занятом Петлюрой, в 1919 году. Владимир Голубев погиб во время Первой мировой войны. Многие из тех, кто травил Бейлиса и организовывал процесс, через много лет погибли в сталинских лагерях, что тоже дало возможность любителям разговоров «о жидомасонском заговоре» заявить, что это еврейские комиссары сводили с ними счеты. Но среди тех, кто защищал Бейлиса, тоже есть жертвы сталинских репрессий.

Принцип коллективной ответственности в истории ХХ века, к сожалению, применялся очень часто. В СССР целые народы отправляли в ссылку за реальные, а чаще вымышленные преступления отдельных их представителей. После войны евреев объявили «самой космополитической нацией». В Германии в газовые камеры посылали целые группы людей — преступление евреев, цыган или гомосексуалов состояло уже в самом их существовании.

Разве что папы римские Иоанн XXIII и Павел VI пошли против общей тенденции, и Второй Ватиканский собор принял решение о том, что современные евреи не виноваты в распятии Христа.

Понаехали

Антисемитизм обладает удивительной живучестью. Один журналист, много работавший в горячих точках по всему миру, заметил, что даже в таких местах, где никогда не видели евреев — например, в африканской глубинке, — как только усиливается нестабильность, начинаются разговоры о загадочном «жидомасонском заговоре». Во многих европейских странах, правда, уже неприлично демонстрировать свой антисемитизм. Критиковать государство Израиль — пожалуйста, но при этом надо обязательно добавить, что говоришь «не о евреях, а об израильтянах». Антисемитизм, конечно, остался даже в самых цивилизованных государствах, но открыто проявляют его уж совсем зарвавшиеся экстремалы. Но ненависть к чужим, страх перед теми, кто не такой, как ты, осталась. Она просто нашла себе новое воплощение, которое, если внимательно приглядеться, не слишком отличается от старого.

Разговоры о том, как «они» насилуют «наших» женщин (а также детей и стариков), возобновляются периодически. Вот, например, характерный пост из группы в «Одноклассниках»[1] под названием «Найти и наказать»: «Мигранты массово насилуют и убивают русских детей. Россия стала частью сексуального демонтажа европейской (белой) расы».

За этим следует текст, в котором используется еще один очень популярный прием — претензия на научность. В каждом абзаце здесь — цифры и «статистические данные», только без каких-либо сносок и подтверждений.

За цифрами следуют «конкретные факты», иногда даже со ссылками на какие-то невразумительные сайты. Идея здесь совершенно проста — «точные» данные, которые для большей убедительности записываются в скобках цифрами, создают впечатление статистики, а «примеры» должны лишний раз ударить по нервам. И, естественно, в данном случае «враги» тоже покушаются на самое дорогое — на женщин, детей, родителей. То, что автор текста ставит знак равенства между понятиями «мигрант», «нелегал», «гастарбайтер» и «транзитчик», говорит не только о его невежестве, но еще и о том, что подобный текст создает обобщенный образ врага, который не требует вдумчивого разбирательства: а любой ли гастарбайтер — нелегал?

И дело не только в этом.

Цифры, кажущиеся столь убедительными автору поста и тем, кто оставляет под ним сочувственные комментарии, — это ведь вообще не статистика.

Потому что статистика, как бы ее ни ругали, — это наука, причем оперирующая большими величинами и опирающаяся на достоверные источники. Слова о каждом двадцатом и каждом двухсотом — это просто слова, цифры, которые взялись ниоткуда, да и неоткуда им было взяться в стране, где, по данным Центра помощи жертвам сексуального насилия «Сестры», лишь 10-12% пострадавших обращаются в полицию, заявление принимают только у каждой пятой, а до суда доходит 2,9% уголовных дел[2].