Vita Nostra - Марина и Сергей Дяченко

Сашка смотрела на него и думала только об одном: сейчас ей надо пойти в кусты. Немедленно. Иначе ритуал будет нарушен, да и до дома она, если честно, уже не дойдет.

— Конь, подожди меня у входа.

Он не понял. Продолжал говорить, лукаво улыбаясь в полумраке, нес ерунду про закодированную принцессу и о том, что ее необходимо раскодировать.

— Конь, иди и подожди меня! Я сейчас приду!

Он не понимал. Идиот. Самодовольный болтун. Время шло, пробежка закончилась, но ритуал не был завершен.

— Мне надо в кустики! — выкрикнула Сашка. — Пописать мне надо, понял?

Когда Сашка вышла из парка, у входа никого не было. Ни старичка с собакой, ни Конева. Только цепочки следов тянулись по заиндевелой траве.

* * *

Валентин уехал. Сашка понадеялась — навсегда, но не тут-то было. Новый год они встречали втроем — в семейной атмосфере, с шампанским, с елочкой, которую мама наряжала сама и Сашку даже не подпускала.

Всю ночь во дворе бахали петарды. В половине пятого утра, когда мама и Валентин все еще смотрели по тридесятому местному каналу «Иронию судьбы», Сашка надела сапоги (бегать по снегу в кроссовках она не решалась) и намотала шарф поверх куртки.

— Ты все-таки идешь? — спросил из комнаты Валентин. — Ну и характер у тебя, Александра, завидую…

Сашка вышла, ничего не ответив. Снег перед домом был усыпан конфетти, кое-где из подтаявшего снега торчали огарки бенгальских огней. Сашка пустилась рысцой.

Светились окна. Бродили веселые пьяные компании. В парке в сугробах валялись бутылки из-под шампанского. Сашка бежала, слушая, как похрустывает снег, чувствуя, как морозом прихватывает влажные ноздри, глядя, как тает в воздухе облачко дыхания. «Ну и характер у тебя, Александра, завидую». Тут у кого хочешь выработается характер. И хотя неочевидна и недоказуема связь между Сашкиным утренним сном — и предынфарктным состоянием у чужого, в общем-то, человека… Хотя уже на тот момент — не чужого, нет… Что-то случилось с мамой, что-то изменилось, она еще молодая, но ведь она не будет вечно молодой…

Так вот. Хоть и недоказуема такая связь — она есть, Сашка точно знает и обмануться не имеет права. Вот и замкнулся первый круг.

Сашка бежала теперь уже по своим следам. Старалась попадать ровненько, след в след. Сперва неосознанно. А потом — с интересом. По кругу. След в след. Давно не видно было Ванькиного деда с его шавкой. Избавился от бессонницы? Или заболел, не выходит? С тех пор, как романтическое утреннее свидание закончилось так постыдно и пошло, Сашка и Конь почти не разговаривали. Держались, как обычно, сдержанно, равнодушно. Как будто ничего не случилось. Не вышло принцессу раскодировать.

Сашка опомнилась. Какой это круг: восьмой? Десятый? Многократно повторенные следы на снегу сделались большими и глубокими, как будто здесь пробежал снежный человек в огромных валенках.

С темного неба повалил снег. Где-то проехала, вопя сиреной, «Скорая помощь». Не к нам, подумала Сашка с мрачным удовлетворением. Не про нас. С нами-то ничего не может случится.

Справлять естественные надобности на морозе — удовольствие маленькое. Сашка выбралась из кустов, тщательно застегиваясь, отряхивая снег, нападавший с веток. Было бы здорово, если бы эти проклятые монеты никто, кроме нее, не видел. Но ведь видят… Позавчера мама спросила, случайно наткнувшись на «дневную выручку»: «Что это у тебя опять?» Сашка соврала, что это латунный сплав, фишки для игры… Какое там казино, ты что! Игра вроде шашек, мы в школе играем…

Мама поверила. Ведь раньше Сашка никогда ей не лгала. Ну, почти никогда.

Она вошла в квартиру. Дверь в мамину комнату была закрыта. Стояла плотная тишина, только снег шелестел, ударяясь о жестяные козырьки окон.

Сашка прошла в ванную. Включила горячую воду и долго смотрела на бегущую струю.

А потом ее вырвало деньгами. И сразу — парадоксально — сделалось легче.

* * *

Горка монет росла. Сашка складывала их в старый носок и хранила в нижнем ящике письменного стола, под горкой черновиков. Неизвестно, что сказала бы мама, однажды наткнувшись на этот клад, но у мамы в последнее время было много других забот.

На полочке в ванной утвердились помазок и бритва, в стакане с зубными щетками появилась чужая, и Сашка больше не смела бродить по дому в трусах и майке. Запах мужского одеколона перебивал все прочие, привычные запахи. И мама, всегда на Сашкиной памяти принадлежавшая ей и только ей, теперь делила свое внимание между дочерью и Валентином — причем последнему, как новенькому, доставалась львиная доля.

Очевидно, в планы Валентина входило «наладить контакт» с Сашкой. Он заводил с ней длинные разговоры за ужином, и деликатность мешала Сашке сразу же уйти. Ее ждали учебники, много непрочитанных глав и недописанных рефератов, на границе ночи и утра ей предстояла пробежка, унизительный поход в кусты и звон денег о раковину. А Валентин обстоятельно расспрашивал о ее жизни, о планах на будущее, докапывался, почему же она так хочет стать филологом, и не думала ли она о литературных переводах с английского, и что в некоторых коммерческих вузах есть даже стипендии и всякие стимулирующие программы для отличников. Сашка принимала эти разговоры, как рыбий жир с ложечки, потом уходила в свою комнату и сидела там за письменным столом, бездумно водя ручкой по тетрадному листу.

Валентин занимался медицинской техникой, не то разрабатывал, не то тестировал, не то продавал, а может, все вместе. Из его подробных рассказов о себе Сашка не запоминала почти ничего. У него были дети, не то два мальчика, не то мальчик и девочка, о них он говорил много и охотно, подчеркивал, что любит их. Сашка, удивляясь про себя такому лицемерию, уносила в комнату чашку с остывающим чаем и садилась пролистывать программу для поступающих в вузы. Слипались глаза. Глубокой зимой, темными-темными днями Сашка жестоко страдала от недосыпа.

* * *

В начале февраля случилась оттепель, а потом — за одну ночь — все опять подморозило. Сашка вышла на пробежку, полностью исполнила ритуал и, возвращаясь домой, у самого подъезда поскользнулась, упала и сломала руку.

Сидела, терпя боль, пока не проснулась мама. Увидев Сашкино предплечье, перепугалась и стала звонить в «Скорую». Вышел Валентин, вызвался ехать вместе с Сашкой, хмурился, сочувствовал, говорил какую-то ерунду, вроде «Терпи, казак, атаманом будешь», и от его прибауток Сашке было стократ хуже. «Скорая», не долго думая, отвезла ее в больничный травмпункт, где старый хирург, серый от бессонной ночи и табачного дыма, молча закатал Сашку в гипс.

— Как груши, — сказал медсестре. — Падают и падают. Сегодня будет у нас урожай… А ты, — кивнул Сашке, — пойдешь в поликлинику по месту жительства. И не переживай: дело житейское. На молодых заживает, как на собаках.

Валентин отвез Сашку домой на такси. Боль почти прошла. Валентин рассуждал, как удачно, что рука пострадала левая, а значит, Сашка спокойно может ходить в школу и на курсы, писать свои конспекты, правая-то рука в порядке! Сашке казалось, что ее голова, перестав быть круглой, превратилась в аэродинамическую трубу, и слова Валентина, втянутые в одно ухо, со свистом и ревом выносятся из другого.