Море играет со смертью - Влада Ольховская

немыслимые цветы, похожие одновременно на красные звезды салюта и помпоны зимних шапок.

– Сейчас, конечно же, будет много обсуждений и споров о причинах произошедшей трагедии, – доверительно сообщил камере Марат. – Отелю вполне предсказуемо припомнят год его открытия. Но здесь нужно учитывать, что девяносто девятый год – это сравнительно новая стартовая черта для здешнего бизнеса, многие отели вдоль побережья были открыты куда раньше. В центре внимания даже не это, а то, что в две тысячи десятом в «Пайн Дрим» провели капитальный ремонт, коснувшийся всех корпусов. Очень часто в отелях ремонт осуществляют по ходу дела – закрывают только один из корпусов, в то время как другие продолжают принимать гостей. Но руководство «Пайн Дрим» подошло к этому вопросу ответственно по многим причинам – и ради туристов, и из-за близости заповедника. Почти год отель не работал, и свои двери он распахнул уже полностью обновленным.

Вся эта часть сценария походила на оправдание компании, владевшей отелем… Да что там, это и было оправдание. Марат не вдавался во все подробности организации съемки, но подозревал, что эта часть стала обязательной для того, чтобы их сюда вообще пустили. Впрочем, то, что они снимут, не означало, что такие материалы войдут в фильм при монтаже.

Руководству отеля и правда сейчас не позавидуешь, их все равно станут обвинять во всех грехах… Хотя вряд ли они в чем-то по-настоящему виноваты. Марат уже знал, что шторм был действительно грандиозным. В ближайшем поселке не осталось ни одной уцелевшей лодки, дальше вдоль побережья частично обрушился еще один отель, даже аэропорт серьезно пострадал, а уж оборванным проводам, сломанным деревьям и пробитым крышам и вовсе не было числа.

Однако по масштабу трагедия в «Пайн Дрим» все равно вышла на печальное первое место. Никто до сих пор не брался назвать число погибших под завалами людей…

– И-и-и вот так нормально, – после четвертого дубля объявил режиссер. – Перерыв пятнадцать минут, хочу еще кое-что посмотреть. Не разбредайтесь далеко, встречаемся здесь же.

Далеко уходить Марат и не собирался – на территории отеля, такой же прекрасной, как обычно, и пропитанной солнцем, его не покидало ощущение, будто что-то очень тяжелое опустилось на плечи, и скинуть это уже не получится… Он старался отвлечься от грустных мыслей, не подходил близко к огороженной территории, гулял только там, где не было бело-серой пыли. Не помогало. Тревога уже поселилась в душе, закрепилась острыми коготками и отказывалась уходить.

Очередная сосновая аллея вывела его к высокому металлическому забору, оберегавшему территорию отеля. Отсюда хорошо просматривались главные ворота – и те, кто там собрался. Руководство отеля постаралось, обеспечило толковую охрану, которая пропускала не всех. Однако никто не мог запретить людям пользоваться дорогой – и они пользовались вовсю.

Больше всего там, естественно, оказалось журналистов, но иначе и быть не могло. Они уже не надеялись прорваться к руинам, съемку вели прямо у забора. Однако Марата заинтересовали не они, а небольшая группа женщин, прятавшаяся в тени старых акаций. Странных таких женщин, прибывших без какого-либо транспорта, одетых небогато, только в платья или юбки с блузами, никаких джинсов и уж тем более шорт. Все – с покрытыми головами, у кого-то определенно по мусульманским традициям, у кого-то просто по-деревенски намотанными платками.

Женщины, в отличие от журналистов, никуда не прорывались, ни о чем не просили, не голосили даже. Они вообще молчали, не сводя с ворот настороженных темных глаз. Одна из женщин, похожих на призраков, вдруг повернулась к Марату, посмотрела прямо на него, и он инстинктивно отступил, укрылся под защитой пушистых сосновых ветвей. От собственной реакции стало стыдно: что это он, в самом деле? Можно подойти туда, узнать, что за женщины, если получится, помочь им…

Но он не подошел и не помог. Марат и сам не понимал до конца, почему. Когда незнакомка на него посмотрела, в душе вдруг появилось обжигающее холодом чувство, будто он стоит у разрытой могилы.

Он поспешил вернуться на место съемки, радуясь, что перерыв наконец закончен. Но прежде чем он добрался туда, путь ему преградила женщина, выскочившая с соседней аллеи так резко и вовремя, что не оставалось сомнений: она ждала его.

Женщина была из туристок, тут и гадать не приходилось. Рыжее парео с розовыми цветами намотано на плотную фигуру в наивной уверенности, что это замена платью. На потном от летнего зноя лице чуть поплыл макияж. На шее – золотая цепь с крупным гранатовым кулоном, на обеих руках – браслеты из дутого желтого золота. Неоново-розовые губы улыбались Марату почти робко, но в глазах женщины уже застыло упрямство человека, намеренного получить свое во что бы то ни стало.

– Простите, вы ведь Марат Майоров? – кокетливо поинтересовалась она. – Боже мой, да это я так, из вежливости спрашиваю! Конечно же, я вас сразу узнала, думаете, я усомнилась бы, что это вы? Я ваша большая фанатка! Еще с тех пор, как вы снимались в сериале «Сибирский пес», помните? Боже мой, как я люблю ваши роли! Полковник Сухотин в «Тенях рассвета»! Андрей в «Снах Вероники»! Следователь Ян Эйлер! Кирилл Федорович в том фильме про Союз, забыла, как называется… У вас все получается великолепно!

Она говорила быстро, неоправданно громко, и Марату только и оставалось, что слушать. Он даже не собирался ей указывать, что она уже перепутала его с двумя другими актерами, лишь отдаленно похожими на него внешне. Какая разница? Женщина искренне хотела сделать ему комплимент, он же не намерен был продолжать с ней общение после этой встречи. Так зачем обижать человека?

Он прекрасно знал, к чему все идет, и даже не удивился, когда женщина протянула ему маркер и рекламный буклет отеля.

– Подпишите, пожалуйста! Я как вас увидела, сразу в номер побежала, у меня ж с собой ничего не было… Так спешила, что чуть сердце не выпрыгнуло, представляете! Боже мой! Так боялась, что не застану вас, я бы никогда себя не простила, если бы упустила такую возможность! Вы мой самый любимый артист в мире!

Это была сцена, которая повторялась в жизни Марата сотни, если не тысячи раз. Ему подсовывали какую-нибудь бумажку, он ставил на ней небрежный росчерк, потом фотографировался с фанатами – и был свободен.

Так он собирался поступить и сейчас, но почему-то не мог. Взгляд замер на фотографии: весь отельный комплекс с высоты. Три корпуса, черепичные крыши, проглядывающие среди деревьев. Пока еще три – уцелевшие и тот, обреченный, но не знающий о своей жуткой судьбе. Ничем не отличающийся от остальных