Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

— Да?

— Да. Если он пройдет, все шайки автоматически становятся «уличными террористическими организациями», то есть любого хулигана можно закатать за решетку просто потому, что он член шайки. Проще говоря…

— Вот-вот, говори попроще, и я буду понимать лучше.

— Постараюсь. Так вот, проще говоря, шайки будут рассматриваться как военизированные формирования, чьи интересы входят в прямое противоречие с интересами штата, и следовательно — как вражеская армия, вторгшаяся на нашу территорию. Каждый, кто носит какие-либо знаки отличия, свидетельствующие о его принадлежности к банде, — пусть даже бейсболки с надписью «Рэйдеры», — совершает измену. И прямиком отправляется в тюрьму.

— И что же, примут этот законопроект?

— Скорей всего. Очень большая вероятность, если учесть, до какой степени люди мечтают избавиться от уличной шпаны.

— Ну?

— Вот тебе и «ну»: через полгода он обретет силу закона. Одно дело разглагольствовать: мы, мол, объявляем смертельную войну уличной преступности, каленым железом выжжем, поганой метлой выметем всякую нечисть из нашего города, и плевать нам на гражданские права. И совсем другое — когда все это будет происходить в действительности. Это уже довольно близко к фашизму. Роксбэри и Дорчестер превратятся в зону военных действий, и над головой будут день и ночь сновать вертолеты… А почему тебя это так интересует?

Я мысленно попытался представить, что может быть общего у Малкерна, Полсона или Вернана со всем этим, — и у меня ничего не получилось. Малкерн, дорожа репутацией первого сенатского либерала, никогда в жизни открыто не поддержит ничего в этом роде. С другой стороны, Малкерн как прагматик не станет защищать уличную преступность. Гораздо вероятней, что, когда будет рассматриваться этот билль, он просто возьмет отпуск на недельку.

— Когда планируется рассмотрение?

— В следующий понедельник, третьего июля.

— Больше ничего судьбоносного?

— Да нет, вроде ничего. Еще проведут закон «Семь лет без взаимности».

Об этом я слышал. Семь лет тюрьмы всякому, уличенному в попытках растления малолетних. И никаких условно-досрочных, никаких поручительств, «честных слов» или залогов. Плохо лишь, что не пожизненное, которое приговоренный должен будет отбывать среди широких масс заключенных, таким образом регулярно получая назад то, что любил отдавать.

— Чем вызван столь живой интерес, Патрик? — снова спросил Ричи.

В памяти прокрутилось оставленное Малкерном сообщение, и на кратчайший миг я задумался — не сказать ли об этом Ричи. Будешь знать, Малкерн, как обращаться ко мне с просьбами немного приструнить ретивого журналиста. Но я не сомневался: Ричи без вариантов вставит это в свою следующую колонку и попросит набрать жирным шрифтом, а после того как я, выражаясь высоким стилем, подложу сенатору такую свинью, лучше всего мне будет сесть в ванну и вскрыть себе вены.

— Да раскручиваю я тут одно дельце, — ответил я. — Очень конфиденциальное.

— Когда-нибудь расскажешь.

— Когда-нибудь расскажу.

— Ну и ладно. — Ричи не давит на меня, а я на него. Мы признаем друг за другом право сказать «нет», и это одна из причин того, что мы дружим. — Ну, а как твоя напарница? Еще не снизошла до тебя? — Он фыркнул.

— Она замужем.

— Велика важность. Ты тоже раньше был женат. Сочувствую, Патрик: каждый день, целый день так тесно общаешься с этой красоткой, а она тебе до сих пор не дала… повода. Это ж пытка. Так и спятить недолго.

Ричи порой кажется, что он страшно остроумен.

— Ладно, мне пора, — сказал я. В темном углу двора опять что-то шевельнулось. — Надо бы нам с тобой как-нибудь пивка попить.

— Энджи захватишь? — Я слышал, как он давится от смеха.

— Если соизволит.

— Заметано. Я пришлю тебе материалы по этим законопроектам.

— Gracias.

Он повесил трубку, а я сел у окна и принялся наблюдать за двором через щель в занавеске. Глаза уже привыкли к темноте, и теперь я различал в тени что-то крупное. Куст? Дерево? Камень? Животное? Не знаю, но что-то там было. Я подумал, не позвать ли на подмогу Буббу: он очень хорош для таких вот ситуаций — когда не знаешь, как все обернется и во что вляпаешься. Однако Бубба звонил из бара. Плохая примета. Если даже мне удастся выволочь его из-за стойки, он непременно захочет не исследовать проблему, а ликвидировать ее. Нет, Буббу следует использовать осмотрительно и только в случаях крайней необходимости — как тротил.

И я решил привлечь к этому делу Гарольда. Гарольд — это шестифутовый плюшевый медведь-панда, которого я несколько лет назад выиграл на ярмарке в Маршфилде. Я пытался отдать его Энджи, говоря, что и выиграл-то его для нее. Однако она окинула меня таким взглядом, словно я закурил, держа ее в объятиях. Убийственный взгляд. Почему она не захотела, чтобы ее квартиру украшал шестифутовый медведь-панда в ярко-желтых резиновых штанишках — за пределами моего разумения, но поскольку я не смог найти достаточно вместительного мусорного бака, то пришлось приютить его у себя.

И вот теперь я вытащил Гарольда из спальни на темную кухню, посадил его на стул у окна и, выходя из кухни, щелкнул выключателем. Тот, кто, возможно, наблюдал за окном моей квартиры, запросто принял бы Гарольда за меня, разве что уши у него побольше.

Я прокрался по черному ходу, взял из тайника под дверью свою «итаку» и стал спускаться. Для человека, плохо владеющего огнестрельным оружием, лучше «магнума», может быть только «итака» 12-го калибра с пистолетной рукоятью. Если уж из нее вы не попадете в цель, то, значит, и вправду слепец.

Я вышел во двор своего дома, соображая — а что, если их двое? Один караулит спереди, другой — сзади. Это было маловероятно, но даже самое бредовое предположение требует проверки.

Я отодвинул несколько прутьев в изгороди и выбрался на проспект, спрятав дробовик под своим синим длинным плащом. Церковь я обошел с южной стороны и двинулся по дорожке, идущей за церковью и школой, на север. Мне повстречались несколько знакомых, и я коротко кивал им на ходу, крепко придерживая полу плаща, чтобы они не мучились вопросом: «Куда это он на ночь глядя поперся с ружьем?»

Бесшумно ступая в высоких кроссовках «Авиа», я проскользнул на зады школьного двора и, прижимаясь к стене, вскоре достиг первого угла. Я был у основания Е, а он — в десяти футах от меня, во тьме, окутывавшей противоположный угол. «Как же туда добраться?» — соображал я. Поначалу решил просто и быстро пойти на него, но отклонил этот вариант, поскольку был реальный шанс не дойти. Подползти, как это делают в кино? От этого