Начало звёздного пути - Александр Санфиров

– Дурак, – сказала девочка, – если ты умеешь говорить, скажи, как ты смог поймать чашку? Это первый раз она не разбилась, еще никто не мог такого сделать.

– Не знаю, – ответил парень, – это как-то само собой получилось.

– Видите, – запрыгала девушка, – мадам Боже, он, оказывается, умеет говорить, и даже чашку мою поймал.

– Кати, так чему вы удивляетесь, вам же уже говорили, что он уже не дурак, – ответила мадам Боже. У нее при взгляде на Николку слегка расширились зрачки, и появилась легкая испарина на порозовевшей коже небольшого декольте.

«Вот чего Фекла привезла его сюда», – только теперь сообразила гувернантка, хотя все остальная прислуга уже давно знала, где зарыта собака, и не на раз обсудила эти новости. – «Юноша-то почти Адонис, а чего только не сделаешь ради такого красавца».

Она перевела взгляд на свою воспитанницу. Та, наконец, тоже заметила, что парень чертовски хорош собой, и теперь пожирала его глазами.

Катенька краем глаза заметила взгляд мадам и вспыхнула ярким румянцем, еще большим, чем у бывшего дурачка.

– Хорошо, я посмотрела на тебя, – хрипловатым от волнения голосом сказала она, – можешь теперь уйти, Аленка, покажи ему, где он будет жить.

И после этого демонстративно отвернулась.

Аленка со своим подопечным вышли из комнаты, но не успели пройти и несколько шагов, как из дверей вышла мадам Боже и крикнула:

– Аленка, барышня хочет, чтобы ты сразу же вернулась, чтобы расчесать ей волосы перед сном.

Та недоумевающе кивнула и пошла дальше. А мадам Боже стояла у дверей и смотрела им вслед с легкой усмешкой на губах.

Она сейчас прикидывала, что натворила глупая Фекла, привезя сюда этого тупого красивого крестьянина, и видела впереди череду скандалов и ссор, которые, скорее всего, закончатся изгнанием любовницы Ильи Игнатьевича из его спальни, а для Николки все это должно было закончиться гораздо хуже.

Катенька не понимала себя, никогда в своей короткой жизни она не считала, что люди, окружавшие ее в имении, могут быть ей ровней. В играх с детьми она всегда верховодила и считала, что это происходит просто потому, что она отличается от них своим происхождением. Если бы она слышала, что говорили про нее эти дети вечером, получали лупцовку от родителей за то, что грубили барской дочке, то ее мнение о себе резко бы упало. Но, увы, этих слов она не слышала и продолжала считать крепостных чем-то вроде разумных животных.

А сейчас, после того как она увидела этого парня, с ней что-то произошло. Она не понимала, что это за чувство, но ей ужасно захотелось, чтобы этот парень был только ее и больше ничей. И когда она отправила Аленку проводить его во флигель, то тут же пожалела об этом.

«Может, она с ним будут целоваться, – с замиранием сердца думала она, – вон как эта девка на него своими косыми глазами смотрела, как кошка на мышку».

– Мадам Боже, немедленно скажите Аленке, чтобы она вернулась сразу, чтобы расчесать мне волосы, – закричала она.

Гувернантка вмиг поняла всё, что было написано на лице ее воспитанницы. Она немедленно встала и вышла в коридор.

Катенька осталась одна и начала себя ругать:

«Боже мой, какая я, оказывается, самка, мне понравился крестьянин, мужик! Но почему? Я же совсем не хочу этого, как стыдно! Ах, почему он не благородный человек. Ведь он такой красивый, высокий, мужественный, может, он вообще не из этого сословия и попал в деревню случайно?»

Пока мадам Боже представляла в своем вредном умишке картины скидывания с пьедестала любовницы хозяина, ее воспитанница уже напридумывала себе сказок о благородном происхождении Николки.

Поэтому, когда гувернантка вернулась в комнату, то по виду Катеньки моментально догадалась, что та задумала какую-то большую пакость.

Аленка между тем довела Николку до его флигеля, где его встретил зевающий Лешка и указал ему место для спанья. В этом флигеле жили, кроме них, еще несколько человек, казаки, которые охраняли имение и хозяина, когда тот выезжал на охоту или еще куда. Сегодня здесь было пусто, и парни, поговорив немного в темноте, улеглись спать. Николка беспокоился о своей бабке, но Лешка успокоил его, сказав, что ей дали угол при кухне, и что она будет там в помощницах.

Илья Игнатьевич во весь опор мчался на коне, за ним мчалась его охрана в количестве десяти человек.

Остальной обоз, с которым он уезжал в небольшой уездный городок, теперь плелся неспешно, вслед за ними.

Он ехал с одной мыслью: только бы успеть, только успеть. Может, его Катенька, обожаемая дочурка, единственная память о Натали, на которую она так похожа, не успела прочитать ту гадость, мерзость, которую он дал ей собственными руками.

Он даже застонал от злости на себя и еще раз обозвал всеми словами, которые у него остались в голове со времен гусарской юности.

Как обычно, он в городе остановился у своего приятеля князя Андрея Шеховского, с которым они вместе воевали француза. Князь был гораздо старше своего друга и уже практически не выезжал, поэтому очень обрадовался его приезду.

Вчера вечером они сидели и как обычно решили перекинуться в картишки. Они любили штос, особенно после того, как ознакомились с произведением поручика Лермонтова.

Вот и сейчас они попивали глинтвейн, перекидывались картами, делая маленькие ставки, и беседовали ни о чем. И тут князь поинтересовался, как дела у его любимицы маленькой Катеньки.

– Она далеко уж не маленькая, – с гордостью сказал Вершинин, – готовится к первому балу. Слава богу, мне вывозить ее никуда не надо, и так все соберутся у меня.

Мне, как отцу, сложно говорить, но кажется, что девочка очень симпатичная и умница. По-французски шпарит лучше меня. Я ей французские романы у нашего книготорговца покупаю регулярно. Вот неделю назад купил произведения маркиза де Сада.

Карты выпали из рук князя, и он остекленевшим взглядом посмотрел на своего визави.

– Что, я что-то не то сделал? – встревоженно спросил Илья Игнатьевич.

– Кха-кха, – откашлялся князь, – Илья, а ты сам-то читал эти романчики?

– Да что их читать, дребедень женская, любовь-морковь, – махнул рукой Вершинин.

Князь кряхтя встал и подошел к длинным рядам книжных полок. И метко вытащил толстый том.

– На-ка, милый друг, почитай вот здесь, а потом вот здесь, – показал он другу отчеркнутые места, напротив которых на широких полях были видны его заметки, написанные тонким кружевным почерком.

Илья Игнатьевич жалобно посмотрел на князя.

– Андрей Григорьевич, ты же знаешь, я не очень с французским в ладу, прочитай сам, пожалуйста, что показывал.

Когда Илья Игнатьевич услышал то, что читал ровным невыразительным голосом его друг, у него на голове поднялись остатки волос.

– Стой, стой, Андрей, я больше не могу этого слушать. Мне надо срочно ехать в имение, бедная Катенька, я собственными руками вручил ей эту мерзость. Но сначала я убью этого мерзавца, этого Миронова, который, не стыдясь, продал мне это!