Огненный шторм - Дэвид Класс

Добегаем до самого верха. Закрытый люк.

Внизу голоса. Нашли черную дверь.

Ударяю в люк кулаком. Еще раз. Люк открывается. Выбираюсь на крышу.

Помоги мне вылезти. Собаки не умеют лазить.

Как?

Опусти сюда рубашку. Надеюсь, она относительно свежая.

Срываю с себя рубашку. Опускаю ее в люк. Джиско вцепляется в ткань зубами.

Я собираюсь с силами и вытаскиваю его наверх. Весит он тонну.

Да уж, ты, мохнатое рыло, в своей жизни обедов не пропускал.

Он выбирается на крышу и выплевывает мою рубашку.

Еще одна оскорбительная кличка — и я откушу тебе гениталии.

Я задвигаю засов люка. Что хорошо — сюда за нами не сунутся. А вот что скверно — это то, что мы в ловушке. Медленно поворачиваюсь. Хода с крыши нет.

Хорошо, Джиско, я тебя понял. Если ты собираешься водиться с людьми, тебе придется немедленно выработать у себя чувство юмора. Итак, как нам отсюда спуститься?

Способ только один.

Какой?

За мной.

Джиско на полной скорости мчится по крыше. Нечто среднее между скаковой лошадью и локомотивом. Добегает до края. Взмывает в воздух. Не собака, а ракета. Морда вытянута. Лапы поджаты. Неожиданная аэродинамика. Летит к крыше соседнего дома — до нее больше двадцати футов.

Ни за что ему туда не допрыгнуть. Собаки не летают. Через несколько секунд он превратится в лепешку на тропинке в Центральном парке. Прощай, Джиско.

Но ему как-то удается уцепиться за дальнюю крышу. Едет по ней на брюхе, потом останавливается. Оглядывается.

Твоя очередь.

Шутишь.

Другой дороги нет. Медлить некогда. Ты же человек, а не тряпка.

Дразнись сколько хочешь. Я так не смогу.

У тебя нет выбора. Они поднимаются.

Он прав. Мороз по коже. Чувствую, как они приближаются.

Вспоминаю последние слова отца: «Я тебе всю жизнь твердил, что не надо выпячивать свои таланты. А теперь они все тебе пригодятся. Беги, спасайся, мальчик мой, беги быстрее ветра».

Начинаю разбегаться по крыше. Набираю скорость. Колени как поршни. Сбоку дует нью-йоркский ветерок. Двадцать ярдов до края. Десять.

Когда-то я много прыгал в длину. Главное — это запланировать, какой ногой оттолкнешься. Права на ошибку нет. Пора. Правая нога встает так, что носок оказывается точно на краю бездны. Встал, оттолкнулся. Высота — это очень важно. Руки вытянуть прямо перед грудью. Ноги вперед. Нацелился на дальнюю крышу.

Лечу между двумя манхэттенскими домами. Кругом город. Сверху облака. Внизу дорожки парка. Не долечу. Ни один мальчик на моем месте не долетел бы. Падаю.

Шестнадцать этажей. Вниз — сплошные окна. Изо всех окон на меня глядит одно и то же лицо. Лицо, которого я никогда не видел, но почему-то знакомое и страшное. Может, это лик смерти? Густая белая шевелюра, будто грива старого льва. Красивые аристократические черты — и что-то в них есть жестокое. Волевой подбородок. Римский нос. Красные губы приоткрыты, видны блестящие острые зубы. Пронзительный взгляд хищника, бесстрастно наблюдающего, как я лечу навстречу судьбе. Следит, как я падаю, падаю, падаю. Предсмертный крик вылетает из моего горла, словно длинный алый канат. Мостовая поднимается, готовая одним ударом отправить меня в вечную тьму.

Бац!

Нога встает на карниз дальнего здания. Получилось. Я шлепаюсь ничком на крышу, еду на животе по толю и гравию. Никогда так не радовался ссадинам.

Прыжок ничего. А приземление смазал.

Надо отсюда выбираться.

Находим лестницу вниз. Шестнадцать длинных пролетов до вестибюля. Еще один — в подвал. Находим боковой выход. Оба совершенно выдохлись. Отдыхать некогда. Выбираемся на боковую улицу, усыпанную опавшими листьями.

И бежим. Человек и собака. Бок о бок. Квартал за кварталом — на полной скорости. Вместе спасаем свои шкуры. Ньюйоркцы, привычные практически ко всему, на нас косятся. Потом мы уже не можем бежать.

На перекрестке, далеко-далеко от дома Райли, мы валимся на тротуар. Пес пыхтит. Я задыхаюсь.

Получилось, Джиско.

Нет, пока не получилось. Это только начало. Дальше будет только хуже.

Объясни мне, что происходит. Прямо сейчас. Говори. Или думай. В общем, делай, что ты там делаешь.

Не могу. Надо убегать.

Мы уже убежали. Мы совершили прыжок к свободе, помнишь? А теперь идем по Бродвею, дрейфуем в городе, в котором одних людей восемь миллионов, не считая паршивых псов. Они — не важно кто — нас здесь ни за что не найдут. Так что расслабься и объясни мне, что происходит. Начни с того, кто за мной охотится. Заполни кое-какие пробелы, касающиеся места, откуда вы все прибыли. И я буду очень признателен, если ты добавишь кое-какую личную информацию — кто я такой и почему столько народу рвется меня убить.

Нет времени. Твое любопытство в высшей степени понятно и естественно, но ты ошибаешься. Мы не в безопасности. Чтобы нас найти, производят зачистку города, а мы очень заметны. Нас найдут. Выход только один. Надо выбираться из города.

Да ладно тебе. Во мне нет ничего заметного. Обычный американский парень. А вот ты действительно бросаешься в глаза, и не только ростом, но и объемами.

Ты намекаешь на то, что у меня есть лишний вес?

Не обижайся, но милым маленьким щеночком тебя никак не назвать. Был бы у тебя рог, ты бы сошел за носорога. Кроме того, не хочу тебя смущать, но ты ведешь себя не как собака.

А как я должен поступать, по твоему мнению?

Ну, время от времени задирать лапу на пожарный гидрант.

Как это омерзительно!

А нормально общаться с другими собаками? Нечего нос воротить! Ты привлекаешь к себе внимание!

Они обнюхивают меня сзади. Неужели ты полагаешь, будто я должен отвечать им взаимностью?

Собаки так знакомятся.

Предпочитаю светскую беседу и негромкий джаз.

Ты серьезно думаешь, что нас ищут?

Не сомневаюсь. И найдут, это вопрос нескольких часов.

На нас смотрит какая-то леди.

Вижу.

Не отрываясь.

Да.

Надо бежать?

Нет. Она идет к нам. Если бы она была одной из них, то не действовала бы так открыто.

Это массивная женщина с массивной прической, несколькими массивными пакетами и очень массивным ртом, растянутым в сладкую улыбочку.