Люди ночи - Джон Майло Форд

На антикварном письменном столе со сдвижной крышкой и гнездами для писем стояли медная лампа под зеленым абажуром, тяжелая бронзовая пепельница с эмблемой Чикагского университета (в пепельнице лежала горстка мелочи) и электронный телефонный аппарат, помещенный в деревянный корпус, чтобы меньше выбивался из обстановки. Середину стола занимала черная металлическая коробка с черными ремешками. Коробка была открыта. Внутри лежала стопка затрепанных по краям листов, мелко исписанных бурыми чернилами.

–Это оно,– сказал Борис.

Он достал из рюкзака «Поляроид», отступил на шаг и нажал кнопку. Блеснула вспышка, и аппарат выбросил проявленную фотографию.

–Машинописная расшифровка тоже нужна.– Сьюзен оглядела кабинет.– Поищи в гостиной.

Борис вернулся через минуту с тонкой пачкой прошитых степлером машинописных страниц. Сьюзен взяла их, аккуратно положила на старинный манускрипт в коробке, закрыла ее и принялась затягивать ремешки.

Борис открыл ее сумку и достал металлическую коробку, такую же, как на столе.

–Готово?

–Да.– Сьюзен взяла со стола манускрипт.

Борис поставил на его место коробку, которую держал в руках, расстегнул ремешки, снял крышку. Внутри лежали машинописные листки, а под ними – исписанные бурыми чернилами страницы, такие же, как в первой коробке.

–Отличную работу они проделали,– сказал Борис, глядя на поляроидный снимок, чтобы уложить коробку в точности как она лежала.

–Им за нее платят, в точности как нам за нашу,– ответила Сьюзен.

Борис указал на копию расшифровки.

–На ней не будет его отпечатков пальцев.

–Пол на кухне,– сказала Сьюзен.

Борис кивнул, взял прошитые листы и открыл кухонную дверь. Ручеек молока бежал мимо стола, за которым читал Беренсон. Борис легким движением кинул машинописные листы в молоко, глянул на кофейную кружку с надписью «ЦИКУТА», усмехнулся про себя и закрыл дверь.

Сьюзен застегивала свою сумку, в которой лежала коробка с манускриптом.

–Время?

–Двадцать две минуты.– Борис последний раз глянул на фотографию, затем убрал ее и фотоаппарат в рюкзак.

–Приятно с тобой работать, Борис.

–Надо нам как-нибудь с тобой выпить, Сьюзен,– сказал он, и оба рассмеялись.

Это была профессиональная шутка, смешная и страшная одновременно. Смешная, потому что они, скорее всего, больше не встретятся, страшная, потому что, если кого-нибудь из них пригласят выпить и тот, придя, увидит другого, значит поблизости будет кто-нибудь вроде Нила. Улыбающийся тому единственному, чему улыбаются люди такого сорта.

Николас Хансард держал на коленях кружку с надписью «ЦИКУТА». Кофе в ней давно остыл. Хансард думал о человеке, который подарил ему эту кружку и велел из нее пить.

Это было через полгода после того, как Луиза наконец умерла. Хансард болтался в Нью-Йорке с никому не нужной докторской степенью, преподавательским сертификатом и долгами за медицинское обслуживание, сумма которых не укладывалась в человеческое воображение. Он тратил свои обеденные деньги в игровом магазинчике «Умелый стратег» на Тридцать третьей улице и заметил список на доске объявлений для игроков в «Дипломатию». В углу, под номером телефона, стояло: «Докторская степень обязательна».

Хансард позвонил по указанному номеру. «Докторская степень по истории,– сказал он.– Я предпочитаю играть за Австро-Венгрию». Человек на другом конце провода рассмеялся и пригласил Хансарда на квартиру Беренсона в Верхнем Вест-Сайде.

«Дипломатия» – военно-политическая настольная игра; действие происходит в вымышленной Европе начала двадцатого века. Правила проще, чем в шахматах, но шахматы – дуэль без жалости и уступок. В «Дипломатии» семь игроков заключают и нарушают союзы, предлагают сделки и ждут удачного времени для предательства. Группа доктора Беренсона состояла из университетских преподавателей, политиков и настоящих дипломатов. Человек пятнадцать жили в Нью-Йорке, еще десятка два приходили играть, бывая в городе по делам или проездом. Докторская степень на самом деле не требовалась. «Честно сказать,– заметил Беренсон,– я все жду, когда кто-нибудь позвонит и скажет: “К черту степень, возьмите меня в игру”».

Собирались в квартире 5а, одетые в костюмы с Сэвил-роу, куртки-сафари или футболки с джинсами, изредка во фраках. Деревянные фигурки, изображающие армии и флоты, были изготовлены по индивидуальному заказу. Над огромным, покрытым стеклом игровым полем орехового дерева красовалась табличка:

ДОЛЖНЫ БЫТЬ ДЕРЗКИМ ВЫ, РАЗВЯЗНЫМ, ГОРДЫМ, РЕШИТЕЛЬНЫМ, А ИНОГДА УДАРИТЬ, КОГДА ПРЕДСТАВИТСЯ УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ.[20]

–Кристофер Марло,– сказал Хансард, увидев ее в первый раз.– «Доктор Фауст».

–Верно,– воскликнул Беренсон, радуясь, как может радоваться лишь преподаватель, получивший от студента правильный ответ.– Одна из самых актуальных в наше время пьес, я полагаю.

Отсюда разговор перешел к театру и актуальности, политике и актуальности, истории и политике. Сложившийся вокруг Беренсона мозговой трест не мог ограничиться настольной игрой, когда реальность оставляет такой простор для игр.

Как-то в воскресенье, в два часа ночи, после того как Хансард привел Турцию к трудной победе, они с Беренсоном смотрели по кабельному телевидению дебаты в нижней палате конгресса. Обсуждалась помощь Никарагуа.

–Чертов империализм,– сказал Беренсон.

–Вы хотите, чтобы сандинисты победили?– спросил Хансард.

–Я хочу, чтобы им не давали повода сваливать свои поражения на других. Шайка Ортеги списывает на контрас любые преступления своей администрации. Они истребляют мискито, вводят карточки на все подряд, закрывают газеты и прижимают церковь, а все потому, что где-то есть человек с оружием американского производства.

–Москва в любом случае будет поддерживать их режим.

–И что с того? Это ее трудовые деньги, пусть делает с ними что хочет. Давайте я расскажу вам маленький грязный секрет современной войны. Она никому не по средствам. И я не про то, чтобы взрывать большие бомбы, хотя их, безусловно, очень и очень много. Цена мобилизации для крупных держав стала неподъемной.

Беренсон встал, подошел к игровому полю «Дипломатии» и глянул на разноцветную карту.

–В масштабе театра военных действий с финансовой точки зрения приемлема лишь ядерная война, поскольку она предполагает использование имеющегося оружия одноразового применения. Ракете, после того как она выпущена, не надо покупать запчасти, обеспечивать ее горячим питанием, медициной и сухим местом для ночевки. Не надо платить ей зарплату, не надо возвращать ее домой на корабле или в гробу. Она даже хоронит себя сама, можно сказать.