Теория поцелуя - Елена Сокол

Я сглотнул, вспоминая.

Отец после первого приступа ежедневно проверял, есть ли препараты в рюкзаке. А я ужасно злился на него и использовал этот момент как повод для очередного спора: «Если Бог заботится обо мне, как ты говоришь, то почему ты полагаешься на медицину, а не на Бога?» Тогда он смиренно вздыхал и терпеливо отвечал, что в первую очередь я сам должен позаботиться о себе, во имя Господне используя науку и опираясь на опыт человечества, и тогда уже сам Господь изыщет способы помочь мне. Если это угодно его Божьей воле, разумеется.

Неужели он тогда был прав? Ведь оказался же в автобусе один-единственный человек, который знал, как нужно действовать в экстренной ситуации? Не будь Лены, никто бы и не понял, что нужно искать лекарства и немедленно применить их…

– Самое главное, что все позади! – оптимистично заметила Настя.

– И что ты на верном пути, – подмигнул Антоха.

И тут дверь отворилась, и молоденькая медсестра пропустила в комнату высокого темноволосого мужчину с бородой и в подряснике.

– Ой, а вы к кому? – спросила Настя, оборачиваясь.

Я задержал дыхание. Та часть моей жизни, которой мне так не хотелось делиться ни с кем, даже с друзьями, внезапно ворвалась в палату в самый неподходящий момент.

– К Женьке, – тихо произнес Антон и встал. Майкин был единственным, кто знал о моей небольшой тайне. Он сделал несколько шагов по направлению к мужчине и замер, не зная, стоит ли ему поздороваться с ним за руку или лучше поклониться: – Отец Иоанн. – Кивнул, подавая священнослужителю руку.

– Антоний! – поздоровался с ним батюшка.

Я осторожно вытянул ладонь из руки Ежовой.

– А вы… – растерялась Настя, оглядывая вошедшего, – … вас кто-то вызвал, что ли? Чтобы помолиться о здоровье?

Отец Иоанн нахмурился, разглядывая ее, затем коротко кивнул и подошел к моей постели.

– А то если отпевать, то еще рано, – хихикнула она, – все вроде обошлось…

И замолкла, поняв, что шутка не удалась. Втянула голову в плечи.

– Сын, – поприветствовал меня мужчина в подряснике.

– Настя, знакомься, – тяжело выдохнул я, – это мой отец.

Женя

Быть сыном священнослужителя – это, знаете, такое…

Нет, я не стыжусь своих родителей, ни в коем случае. И не стесняюсь. Для этого должны быть какие-то другие слова – что-то вроде «ограждаю своих друзей от их влияния». Наверное, такое сложно понять тому, кто не в теме. Попробую объяснить.

Мой отец не святой. И даже не мудрец. Да, он священник, но он обычный человек, который так же, как и все остальные, вынужден каждый день бороться со своими внутренними демонами, сражаться с искушениями и не поддаваться на соблазны. А еще он должен быть примером для всех. В этом и состоит главная трудность.

Священнослужители не идеальные люди. Но они вынуждены стремиться к тому, чтобы быть ими. Трудно быть терпеливым и понимающим, когда у тебя шестеро детей – мал мала меньше, и все они орут, шалят и всячески показывают, что в первую очередь они просто дети.

Вряд ли моя мама понимала, во что ввязывалась, когда выходила замуж за моего отца. Духовенство – это сословие, что наложило на нее определенные обязательства. Особенно после рукоположения отца. Никаких подруг, особенно среди прихожан, ведь она – матушка, мать, а ее семья – это оплот воспитания веры.

Мама преподавала в воскресной школе, помогала на клиросе, но основным ее служением всегда был дом и мы – ее дети. «Бояться иметь большую семью – это значит бояться счастья». Я до сих пор не знаю, верит ли она во все это, но так же, как и прихожане храма, настоятелем которого является мой отец, я смотрю на нее с сожалением.

До четвертого класса я ходил в православную школу, и мой мир ничего не могло потревожить. С пятого класса пришлось идти в общеобразовательную, и вот тут начались проблемы. Оказалось, что любознательный парнишка вдруг открыл для себя существование науки и повседневной реальности, независимой от церкви и ее прописных истин, и в этот самый момент его родители не на шутку напряглись.

Мама облегченно выдохнула, когда я перестал задавать ей по сто вопросов в минуту, но вдруг обнаружила, что ответы ее сын находит в Интернете.

«Почему мы носим на шее крест, если Христа распяли на кресте? Разве это не символ смерти?», «Почему мы поклоняемся иконам, ведь они же просто нарисованы? Разве это не идолы, не кумиры?», «Почему мы превозносим Христа, а не Бога-отца? Кто, вообще, сказал, что Христос был сыном Божьим? Кем это доказано?».

И это еще самые безобидные вопросы, которыми я методично доводил родителей год за годом, пока взрослел. Я не хотел их доводить, мне просто были нужны ответы! И меня ужасно раздражало, что не получал в семье прямых ответов на них. Мать безоговорочно принимала на веру все, что указано в Писании, а отец пускался в пространные разговоры обо всем и ни о чем.

Конечно, я бунтовал. Маленький почемучка, который пытался познать мир и во всем хотел дойти до сути. Они не обижались на меня, и это злило еще больше. Всякий раз, когда я припирал их к стенке каверзными вопросами, когда пытался подловить научными антирелигиозными фактами, мать с отцом стоически выдерживали мой напор.

Я с пеной у рта доказывал, что они не правы. А они улыбались, веря, что однажды я все пойму и тоже поверю. Окончив школу, я заявил, что не намерен, как они, посвящать свою жизнь служению Церкви, и поступил в университет. Я кричал, что если Бог и существует, то он един, и я смогу общаться с ним в любой точке мира. Что он услышит меня, даже если буду говорить не вслух, а про себя или тихим шепотом. Что для того, чтобы быть верующим, мне необязательно ходить в храм, причащаться или исповедоваться.

«Я исповедуюсь только Богу! И никому больше», – сказал я тогда. Мать с отцом переглянулись и смиренно пожали плечами. И все. Конечно, это вызвало во мне приступ неконтролируемой ярости.

Я устал. От вечного нравоучительно-ласкового тона отца, от слепой покорности матери, от их показной удовлетворенности своей жизнью! Почему они просто не могли быть для меня обычными мамой и папой? Не приплетающими Бога в любых разговорах об учебе или моем будущем, которые не связывают любое мало-мальски важное событие с промыслом Божиим…

Я очень устал от этого. Наверное, вчерашний разговор был последней каплей. Мы ужинали всей семьей. Мелкие трескали за обе щеки горячие пироги, а мать с отцом наконец могли позволить себе мясо после окончания Великого поста. Все пребывали в хорошем расположении духа, и я набрался смелости и спросил, могу ли взять папину машину, чтобы поехать в универ.

Разумеется, это было ошибкой. «Зачем? У тебя какая-то определенная цель?» и прочее, прочее. В итоге разговор с отцом плавно перерос в лекцию доморощенного батюшки-психолога. Неужели он один-единственный раз не мог дать ключи, не задавая вопросов? Как хороший родитель. Надо? Держи! Так ведь нет!