Паучий дар - Фрэнсис Хардинг

На деле они гораздо чаще вмешивались, когда машины могли лишить ремесленников и мастеров средств к существованию. Младшие братья покровительствовали всем мастерам, но ткачи были их любимчиками – возможно, потому, что тоже искусно плели нити.

С другой стороны, ткачи не то чтобы нуждались в помощи, когда речь заходила об уничтожении машин. Когда Келлен был еще ребенком, их община постоянно находилась в состоянии бодрящей полувойны. Главным предметом ненависти ткачей были «идиотские станки», как называл их отец Келлена. Время от времени какой-нибудь богатый торговец на свою беду привозил в город одно из этих громоздких приспособлений, желая облегчить жизнь ткачам. Но те не давали себя провести. Несуразная машина, которая выполняет за тебя всю тяжелую работу, не требуя ни сил, ни навыков? Да это же просто еще один способ оставить не у дел настоящих ткачей! Ведь куда проще платить необученным детям пару пенни, чтобы они управляли станком, который будет выплевывать дешевую ткань, как кошка – комки шерсти! Семьям ткачей придется голодать, а Рэддиш будет наводнен бездушной тканью, не знавшей руки мастера! К оружию!

Гнев смешивался с ликованием, потому что в гневе ткачам не было равных. Незадачливого торговца выволакивали на улицу и бросали в фонтан или же били палками на рыночной площади. А если выпадала такая возможность, ткачи вламывались в дом торговца и разбивали машину, которая оскорбляла их самим своим существованием. Иногда в защиту ткачей выступали Младшие братья. Келлен никогда их не видел: они редко встречались так далеко от Мари. Но никогда нельзя было быть уверенным, что они не подслушивают где-то поблизости, готовые выпрыгнуть из щели в стене.

* * *

Когда Келлену исполнилось двенадцать, война с «идиотскими станками» в Рэддише была практически выиграна. Как вдруг голову поднял новый враг. Ситец! Келлен не понимал, почему ситец считали злом, но по всему выходило, что ткачам в других странах не хватило ума взбунтоваться и помешать людям использовать станки. И теперь эти страны купались в дешевой ткани. Они продавали ее Рэддишу, и местным ткачам явно грозила голодная смерть или что-то вроде того. Теперь соседи Келлена не ломали станки – нет, они резали ситец. А еще бросались чернильницами и навозом во всех, кто был недостаточно патриотичен и таки покупал и носил одежду из ситца.

Келлен наслаждался теми временами. То, что прежде считалось хулиганством и незаконным проникновением в чужие дома, внезапно становилось смелым и храбрым поступком, заслуживающим одобрения. А ты и твоя банда из нарушителей спокойствия превращались в бравых солдат, которые сражаются бок о бок со своей семьей, друзьями и соседями. Большое, теплое, непокорное «мы» – против холодного и трусливого «они». «Разбил окно? Отличный бросок, юный Келлен! А вон до того, повыше, сумеешь докинуть?» Разве мог Келлен в подобной ситуации оставить порчу ситца взрослым? Конечно, нет!

Разнюхать, кто из торговцев закупался дешевой тканью, было проще простого. Это ни для кого не было секретом. Однажды Келлен через заднее окно забрался в дом к такому торговцу. Этот вечер он будет вспоминать снова и снова, вглядываясь в каждую деталь, пока воспоминания не замылятся, как захватанная картинка.

На складе было темно. Ткань хранили в комнате с высокими потолками; лунный свет, проникавший в узкие окна, заливал тюки и половицы и серебрил плавающие в воздухе пылинки. Келлен поспешил к тюкам и успел сделать три шага, прежде чем инстинкт заставил его замереть. Что это? Звук был до того тихий, что его легко спутать со скрипом оседающего дома, едва уловимый, ритмичный… Приглушенное шелковистое «тик-тик-тик-тик»…

Самый дальний тюк слегка подергивался. Келлен на цыпочках подкрался к нему, ведомый любопытством, как невидимой нитью, обвязанной вокруг его живота. Мешковина на тюке была разорвана, и розово-зеленый ситец, навевавший мысли о весне, купался в лунном свете. Вокруг на полу валялись обрывки ярких ниток. И посреди этого беспорядка сидело существо размером с ладонь и деловито выдергивало уто́чную[2] нить из полотна. Лапы так и мелькали в воздухе. По виду оно напоминало паука с бледным пушистым телом и толстыми черными ногами.

Келлен догадался, кто перед ним. Узнал по описаниям и по накатившей дурноте, которая была чем-то средним между тошнотой от ужаса и головокружением от голода. «Если доведется встретить Младшего брата, – говорил ему отец, – отнесись к нему со всем почтением. Тебя, скорее всего, обуяет страх – такое случается, когда натыкаешься на существо из Мари, – но, ради бога, держи себя в руках. Не наделай глупостей».

Келлен наблюдал за тем, как распускается дрожащее полотно. Будучи сыном ткача, он знал, сколько сил было вложено в эту ткань. В то, чтобы собрать хлопок, спрясти нить, намотать ее на катушки, заправить станок, соткать полотно, нанести на него узор, а потом хранить в чистоте, и чтобы оно не смялось. Пусть Келлен и сам пришел, чтобы испортить ситец, отчасти ему было больно наблюдать за тем, как ткань распадается на нити. Но неправильность процесса также завораживала. Порочная легкость, с которой уничтожался чей-то труд, пьянила и восхищала…

Его сознание в тот миг озарилось безмятежным счастьем, уподобившись листику, танцующему на ветру. Келлен упал на колени рядом с другим тюком, вспорол ножом мешковину и разорвал ее. Затем он выцепил нить ситца и потянул за нее. От его движения ткань сморщилась, но нить упорно не желала вылезать. И тут Келлен ощутил мягкую тяжесть на своей руке: Младший брат забрался на нее и потрогал зажатую меж пальцев ткань. Та задрожала, и в следующий миг Келлен уже дергал петельку за петелькой, и нити вылетали из полотна, почти не сопротивляясь. Келлен захохотал и полностью подчинился охватившей его дикой, разрушительной радости.

Теперь мальчик и паук соревновались в исступленном вандализме. Нити розово-зелеными арками взмывали в воздух, пока все вокруг не покрылось невесомой разноцветной паутиной. Под их прикосновениями тюк за тюком взрывались рыхлой нитяной массой, и время тоже расплеталось, утрачивая смысл. Потом Келлен мог вспомнить лишь переполнявшие его ясность и беззаботность и то, как восхитительно и легко было разрушать полотно за полотном бок о бок со своим новым лучшим другом.

Только когда дверь с грохотом распахнулась, Келлен очнулся от наваждения. Он стоял посреди склада – от удивления его прошиб пот – и смотрел на двух не менее изумленных мужчин. В комнате было темно, но вряд ли они не заметят паука, бархатистым комком приткнувшегося у его ног…

Келлен подхватил Младшего брата и рванул к окну, через которое он забрался сюда. Паук был слишком большим, чтобы проскользнуть между половицами, и