Понедельник – день тяжелый - Наталья Колесова

Но опять же — не поддержать меня сейчас, не покритиковать (только умеренно!) моего любимого мужчину… Чтобы заглушить неприятное чувство от отсутствия адекватного отклика, я пересказала мои вчерашние перипетии, Машка даже немного похихикала. Но добив остатки вредного обеда, пронзительно уставилась на меня яркими карими глазами:

— Ты точно вчера под джин ничего не натворила?

— Точно.

— Честно-честно? А то знаю я тебя!

Я легкомысленно отмахнулась:

— Да ничего такого. Ну разве что номера телефонные немного перепутала…

Машка насторожилась:

— Ну-ка, ну-ка? Чей это номер ты там спутала? Женька, ты кем у нас вчера была? Спамером или пранкером?

Я тяжело вздохнула.

— Да настоящим телефонным террористом!

Пришедшая в неописуемый восторг от моего рассказа Машка ржала в голос — так что слезы из глаз, стук ладонями по столу и оборачивающиеся на нас окружающие.

— И как там твой Черкасов сегодня? Странно, что он не убил тебя прямо с утра!

Я опять вздохнула:

— Как ни странно, как раз на диво спокойный. Наверное, от жуткого недосыпа тормозит. Но лучше б убил, честное слово! Знаешь, что он сделал? Записал на диктофон все мои пьяные откровения!

— Да-а-а? И чего ты ему такого наболтала?

— Да я даже слушать боюсь!

— Ну и зря! Ты должна держать руку на пульсе!

— На чьем?

Машка отмахнулась.

— Ну вот теперь мучайся — о чём вы там ночью беседовали! Ладно, если только песни пели дуэтом или ты спьяну рассказывала свои грязные секреты…

— Нет у меня никаких грязных…

— Да ла-адно, у всех есть, а у тебя почему-то внезапно нету! А вдруг ты занималась с ним виртуальным сексом?

— Скорее уж тогда сексом по телефону, — машинально поправила я и аж подпрыгнула: — Ты что, совсем?! Я! Сексом! С Черкасовым?!

Нет, все-таки Стас кое в чем прав: Машка — ну оч-чень вульгарная особа!

— Так ты же не помнишь, о чем с ним трепалась! — Глядя затуманившимися глазами вдаль, подруга продолжила томным голосом: — И теперь Артем при виде тебя тут же вспоминает и представляет, как у вас всё ночью было! — И еще, мерзавка, изобразила телом некие непонятные, но крайне неприличные движения!

У меня лопнуло терпение.

— Так! — Вздернув ухмылявшуюся подружку на ноги, я сунула ей в руки пальто, ловко накинула на шею лямки сумы (крякнувшая Машка пригнулась от неожиданности и тяжести). — Хватит уже чушь пороть! И вообще у меня обеденный перерыв закончился, ясно?

— Ясно! — отрапортовала Машка. — А память, мил моя, ты все-таки напряги, напряги! Может, чего еще интересненького припомнишь!

И демонически расхохоталась вослед мне, с рычанием ухватившей куртку с шарфом и выскочившей в распахнутую дверь прямиком под мокро-пронзительный ноябрьский дождь. А, до нашего здания рукой подать, упаковываться основательно не буду, и так распрекрасно добегу!

И, разумеется (такое мое счастье, вернее, злосчастье!), я угодила в одно время с возвращавшимся в офис Черкасовым.

Да еще как будто специально подгадала под схлынувшую волну отобедавших: мы оказались в лифте вдвоем. Артем нажал кнопку нашего этажа и индифферентно поинтересовался:

— Не удалось вчера до смерти упиться, решила сегодня слечь с чахоткой?

Я проследила его взгляд и поспешно оттянула насквозь промокшую и ставшую прозрачной ткань рубашки; не только кружево бюстгальтера, но и соски проступают… А я ведь не настолько запасливая, как некоторые, и никакой сменной одежды в ящике моего стола не завалялось! Наспех прикрылась шарфом; придется так сидеть, пока не высохну…

Черкасов отвернулся: деликатничает, прикрывая собой, или просто собирается выйти из лифта первым? Если второе — не получилось. На четвертом завалила толпа шумного полузнакомого народа (едут на наш этаж в общий конференц-зал, у нас же офисное здание совершенно ненормальное, с крайне запутанной человеческой логистикой), с шутками и смехом моментально оттеснив Артема в угол. Ко мне. Полное впечатление, что мы внезапно очутились в забитом утреннем автобусе! Да еще буквально на каждом этаже лифт останавливался по вызову: народ приветствовал ошарашенно пытавшихся втиснуться дружным смехом и шуточками в стиле «пройдите, пожалуйста, в середину вагона!».

Черкасов уперся руками в стены рядом с моей головой, чтобы меня не расплющить. Я глядела снизу в его лицо: губы раздраженно сжаты; то и дело недовольно оглядывается на тех, кто пихает его локтями и твердыми ребрами папок и планшетов. Посмотрел на меня и выразительно двинул бровями: ну что, терпи, Самохина! Я мелко покивала и уставилась ему в грудь: глядеть в его светло-карие глаза так близко оказалось почему-то неловко.

Да еще совершенно некстати в голову полезли слова подружки о нашем с ним «телефонном сексе».

С появлением Стаса я не то чтобы напрочь перестала замечать сексуальных мужиков (кто не любит в жизни-интернетах-фильмах на таких попыриться), но в отношении Черкасова подобных, даже невольно-мимолетных, мыслей у меня не возникало.

До этого самого момента.

Как-то слишком быстро после Машкиных безумных фантазий мы оказались рядом. Слишком рядом. Остро ощущались жар и твердость его тела: как Черкасов ни старался сдерживать напор соседей по лифту, все равно то там то сям его ко мне прижимали. Я пыталась дышать потихоньку, через раз, но не погибать же от удушья в расцвете лет, в самом-то деле! Потому кроме уже знакомого парфюма, я ощущала и запах молодого здорового мужчины, да еще эти его чертовы летучие феромоны, которые никто не может описать, хотя все чувствуют.

Когда мы наконец-то прибыли на наш тринадцатый этаж, и народ со смехом и ругательствами облегченно повалил наружу, Артем отлепился — от стен и от меня — и первым делом поинтересовался, с чего это я такая красная?

— Да чуть не задохнулась в этой душегубке! — раздраженно заявила я. — Лучше бы пешком до тринадцатого этажа пошла! Еще и ты всей своей тушей навалился!

Последнее — точно неправда, Черкасов честно упирался изо всех сил, только под конец его ко мне полностью придавило. Надеюсь, у него гайморит и вообще толстая кожа, и он не почувствовал моих феромонов, которые откликнулись на его собственные!

— Зато согрелась! — как ни в чем не бывало прокомментировал толстокожий Черкасов. Это да, словно с горячей печкой наобнималась, у Артема случайно температура не повышенная? Или это она у меня самой подскочила сразу на несколько градусов? Машинально прикладывая ладонь то ко лбу, то к горящим щекам, я вышла вслед за Черкасовым из лифта и удивленно окликнула:

— Эй, ты куда? Заблудился, что ли?

Артем почему-то неожиданно свернул вправо, в направлении черной лестницы. Отозвался, не оборачиваясь: