Не время умирать - Ян Валетов

Бегун молчал. Книжник тоже молчал и не оглядывался. Они уже почти спустились на дно лощины. До шоссе оставалось меньше трехсот ярдов по прямой, и тогда Книжник заговорил:

– Мне нужно понять, что с тобой происходит, Бегун. Почему антидот на тебя не подействовал, как надо? Если ты один такой, то это не беда. Тебе просто не повезло… Так с какого хера тебе в общем-то должно везти? А вот если таких, как ты, много… Тогда это настоящая беда для всех в этой части мира. Твоя жизнь – ничто, Бегун. Ты должен был подохнуть еще в Лабе. Ты заслужил смерть и живешь, потому что я так решил.

– Кто ты такой, чтобы решать такое, Червь?

– Я тот, у кого есть лекарство, вождь. А ты – тот, у кого его нет.

Лошадь радостно фыркнула и зашагала по ровному.

Книжник ощутил запах воды – холодной осенней воды, смешанный с резким ароматом подгнивающих водорослей. Почва под ногами захлюпала влагой, и они вышли на берег небольшого ручья, журчащего над покосившимся дорожным ограждением.

– Где ты ночевал перед тем, как мы встретились, Книжник? – спросил Бегун без обычного ерничанья.

– Зачем тебе?

– Ну, скажи…

– На сожженной ферме.

Бегун довольно кивнул.

– На ферме Тома?

Тим остановился и повернулся к собеседнику. Лицо его сохраняло спокойное выражение, но глаза выдавали. Они горели такой неприязнью к пленнику, что тому невольно стало не по себе.

– Да, на ферме Тома.

– Я сам там, конечно, не был, но Резаный говорил мне, что Тома убили. И рассказывал мне, кто убил. Я сам потом видел его жену, уж не помню, как ее звали. Маленькая такая, брюхатая…

– Ее звали Ева, – сказал Книжник изменившимся голосом.

– Хорошая память, – кивнул Бегун. – Ева, значит. Запомню. Хотя, нах мне надо помнить имя покойницы? Ну, раз ты помнишь, как ее звали, Червяк, то, наверное, скажешь мне, кто убил ее мужа? Или тебе напомнить?

– У нас не было другого выхода…

– Все так говорят, Книжник, – Бегун скривил израненное лицо в усмешке, должной означать иронию. Получилось жутковато. – Веришь, каждый раз, когда я кого-то убивал, у меня не было другого выхода. Или я его просто не искал. Правда, мне-то было насрать, что выхода у меня нет. Но это же результата не меняет? Выхода нет у тебя, а в результате умирает Том. Или Джек. Или Бэзил. Ева мертва. Я думаю, их с Томом дети тоже мертвы. А выхода не было у тебя и этой безумной рыжей суки… Обхохочешься!

Книжник молчал.

– Да, я уверен, что убивал не ты, – продолжал Бегун. – Убивала Белка. Она умела и любила убивать. Это у нее получалось лучше всего!

Тим вскинулся, как от пощечины.

– Да, она умела убивать. Умела, но не любила.

– А ту герлу в Стейшене кто сбросил с галереи? Тоже она и совершенно случайно? Или ее уже ты пихнул?

– У нас не было другого выхода… – повторил Книжник упрямо.

– Ты уже это сказал, Червячок. Так как спалось тебе на ферме? Мертвый хозяин в гости не заходил? Жаль… Это ведь ты превратил ферму в пепелище! Твоя работа, добрый ты наш! Чем мое кладбище лучше твоего? Скольких вы убили в Библиотеке, Книжник, когда твоя подружка взорвала дверь? Скольких ухайдокали в Стейшене? Скольких положили в Лабе? Оглянись, блядь! За тобой марширует толпа твоих собственных мертвецов! Их сколько? Пять полных рук и еще двое? Или больше? Помочь посчитать? Тех, кого настрогала Белка, тебе зачтем?

Лошадь шагнула в ручей и шумно хлебнула из темного прозрачного потока.

– Добрый – значит, мертвый, – сказал Книжник. – Ты, наверное, прав, Бегун. Но я тебя за эту правду не убью. Будешь жить, пока я не решу иначе. А решу иначе – сдохнешь первым! Уж это я точно переживу.

В руках у него сверкнул тесак – огромный, с тяжелым матовым лезвием, – и Бегун сразу вспомнил, чей это тесак. Тим взмахнул ножом, Бегун невольно отпрянул. Лезвие просвистело совсем рядом с его животом. Он уже представил, как заточенная сталь вспарывает ему брюшину и из раны вываливаются кольца кишок. Как кровь заливает ему бедра и колени…

Увернуться он не мог, путы прочно удерживали его на месте. Нож сверкнул в опасной близости от паха, но…

Пластиковый хомут, стягивающий кисти, мгновенно лопнул под напором стали, вождь качнулся в седле, навалившись на луку грудью. Он изо всех сил старался не показать своего страха, но Книжника, похоже, совершенно не интересовали эмоции пленника.

– Слезай, – приказал он и взял Бегуна на прицел. – Пусть лошадь отдохнет, устала, наверное, таскать на спине такое говно, как ты. Слезай и сядь вон там!

Он стволом автомата показал место, куда полагалось сесть Бегуну, и тот беспрекословно подчинился.

– Скоро поедем дальше, – сообщил Книжник, усаживаясь напротив. – До заката нам надо быть на переправе.

Погода для предзимья стояла необычно холодная.

Северный ветер выдувал из окраин Сити последние капли осени и делал это почти на пол-луны раньше, чем в предыдущие годы. Над Даун-тауном с утра стоял плотный туман, больше смахивающий на дым от горящей мокрой листвы. Смотрецов можно было не опасаться. Им туман мешал так же, как и Книжнику, пытавшемуся рассмотреть хоть что-то в свой монокуляр. Линзы упирались в молочно-белую клубящуюся стену, за которой даже самый зоркий взгляд не мог ничего разглядеть.

В общем передвигаться приходилось очень осторожно, как на ощупь, что Тим и делал со всем старанием. Этой дорогой через пригороды Сити он еще не ходил. Рухнувшие здания здесь встречались реже, чем на основном тракте, зато ветхие – на каждом шагу. Вот, вздохни неловко – и все! – развалятся на части, придавив невезучих прохожих.

В этих кварталах Сити выглядел даже не мертвым, а уж скорее гниющим заживо. Деревья, ползучие растения, кустарники и высокая лоза прорастали сквозь крыши и стены, крошили старый бетон, вгрызались зубами корней в остатки оконных проемов. Тротуары были буквально взорваны травой, одинаково легко крушившей и асфальт, и бетонную плитку. Еще зима, а может, две или три, если повезет – и дома начнут разваливаться один за другим, оставляя проплешины в плотно застроенных улицах. Весной развалины затянет новой буйной зеленью, а через пару лет на этом месте поднимутся деревья… Проржавеют до бурой пыли корабли в порту, рухнут чудом стоящие до сего времени мосты, осыплются в воду набережные и пирсы.

Не важно, сколько лет еще природа будет брать свое – пять, десять или пятнадцать… А может, и сто! Но рано или поздно люди проиграют эту войну. И все, что они построили, создали, придумали и сделали, канет в Лету. Остатки старого мира превращались в труху на глазах у Книжника. Перегнивали, становились компостом для растущего на развалинах нового мира, в котором не было места ни самим челам, ни творениям их рук.

Мир без людей, без зданий, без книг. Мир, принадлежащий животным, растениям, рыбам и птицам. Возможно, он будет лучше мира человека, но Тима это почему-то не радовало.