Брат, которому семь - Владислав Крапивин

Он наконец придумал. С нижней полки на этажерке, из-под стопки книг, Алька вытянул и грохнул на пол пыльный плюшевый альбом.

– Во, смотри. Тут фотокарточки разные.

В альбоме сначала шли снимки маминых бабушки и дедушки. Эти карточки были тяжёлые и толстые, как авиационная фанера. Внизу их украшали оттиснутые золотом медали с какими-то царями и орлами. Потом в альбоме были карточки Алькиного папы, совсем маленького, на деревянной лошадке; Алькиной мамы в пионерском галстуке… В общем, много чего там было…

Пока несчастный Котька вежливо и уныло разглядывал Алькиных прабабушку, прадедушку и папу на лошадке, Алька читал спокойно.

И вдруг стало удивительно тихо. Котька уже не шелестел листами и даже не вздыхал. Он дошёл до последних страниц альбома. Там Котька увидел снимок Марины. Марина сфотографировалась совсем недавно. Из-под вязаной шапки чёлка торчит, глаза прищурены. А на губах улыбка…

– Алька, – сказал Котька, будто между прочим, – ты бы дал мне эту карточку, Алька…

– Зачем? – удивился Алька.

Котька поправил очки и что-то пробормотал. Но потом увидел, что Альке этого мало, и стал объяснять:

– Видишь ли… У нас в классе к празднику стенгазета выйдет. А в ней статья будет – «Наши активисты». Мы туда снимок и прилепим. Марина ведь знаешь какая активная!..

– Активная, – сумрачно согласился Алька. – Я-то знаю. Пронюхает, что я карточку отдал, тогда мне от её активности житья не будет. Ты уж сам у неё проси.

– Нет, – сказал Котька. – Это надо сделать, чтоб ей сюрприз был. А альбом ты сунь пока подальше, чтобы она не увидела.

Алька молчал.

Котька тоже молчал. Потом он полез в карман и достал серебристый самолётик, сделанный из расплющенной алюминиевой проволоки.

– Хочешь, подарю?

– А я тебе карточку? – язвительно спросил Алька.

Котькины уши порозовели. Но он сказал:

– Ты, очевидно, жуткий эгоист: ты не хочешь, чтобы твою сестру увидели в газете.

В Алькиной душе вдруг шевельнулись угрызения совести. Ведь Марина и вправду его сестра, а он не хочет, чтобы она прославилась.

– Тогда забирай просто так, – сказал он со всей решительностью. И покосился на самолёт. У самолёта были стремительно откинутые крылья, красивые, хоть совсем маленькие.

– Отлично, – обрадовался Котька и заторопился уходить. – А самолёт ты бери. Тоже просто так. Согласен?

И Алька сказал:

– Согласен.

Это случилось недели через две. Марина пришла из школы какая-то слишком радостная. Будто сразу тря пятёрки притащила. Она всё равно, конечно, старалась быть серьёзной, но иногда забывала. Тогда губы её начинали улыбаться, а ноги даже чуть-чуть пританцовывали. Когда садились обедать и Марина принесла на стол вместо хлеба банку с фаршированным перцем, мама забеспокоилась:

– Ты определённо больна. Что с тобой?

Мама работала старшей медсестрой в поликлинике и .поэтому, наверное, всегда боялась болезней.

– Нет, – понял папа, который был человеком проницательным. – В ней просто бурлит тайная радость. Но интересно, почему?

Марина изо всех сил постаралась насупиться.

– Да ну их… этих дурней из редколлегии.

Написали в стенгазету чушь какую-то… Называется «Наши активисты». И про меня там нагородили…

– О, поздравляю! – сказал папа.

– Да, тебе смешно, а мне-то нет. Расписали так, что неудобно даже. Будто уж я такая хорошая. Лучше всех!

– Глупости, – твердо сказала мама. – Почему неудобно, если всё правильно?

Алька ел суп и сиял. Всё-таки он ведь тоже кое-что сделал для Маринкиной радости. И сейчас уж можно было открыть секрет.

– Маринка…-хитро прищурился Алька.– А я ведь знаю. Карточка всем понравилась. Ага?

Алька даже забыл, что сам он не любил эту карточку.

Марина подняла тонкие брови: не поняла.

– Ну, твоя фотокарточка… В газете.

– Там, по-моему фотографий нет. Вот ещё,– дёрнула она плечом. – Не про одну же меня писали. Пришлось бы полкласса снимать.

Алька всё ещё улыбался:

– Да нет же, тебя не надо было снимать. Я же твою карточку давал…

Марина вонзила в Альку строгий взгляд:

– Что, что?

– Да-вал… – нерешительно протянул Алька. – Котьке. То есть Косте. Он просил для газеты…

Марина со звоном положила ложку:

– Для газеты?! Просил, да? А ты…

– Ты, Марина, завтра спроси, почему снимок не наклеили. Раз брали в газету, пусть помещают, – вмешалась мама.

Она была человеком решительным. Все медсестры должны быть решительными. Иначе, говорила мама, их ждёт каторжная жизнь.

– М-м… – заметил папа. – А может быть, редактор и не собирался давать снимок в печать. Бывают странные редакторы.

Марина взвилась на стуле:

– И ничего… подобного! И неправда!

Алька подумал, что она вот-вот заревёт. Но Марина просто выскочила из-за стола и ушла в другую комнату. Алька побежал за ней.

– Ну ты чего? Чего ревёшь? – смущённо спрашивал он. – Жалко, что ли, карточку? У тебя же ещё есть. Подумаешь!..

– Уйди, балда длинноязыкая!

И Марина захлопнула за ним дверь.

Алька не собирался расстраиваться из-за Марины. Но всё-таки ему стало грустно. Ему всегда делалось грустно, если его обижали, а он не понимал почему.

Мама отругала Альку за то, что без спроса отдал фотокарточку, и ушла на работу. Папа почему-то подмигнул Альке и тоже ушёл. А Марина сидела в другой комнате и дулась… Была в квартире тишина… И за окном звенел дождь. Алька рисовал на запотевшем стекле. Он водил пальцем и бормотал:

У нарисованных человечков были круглые улыбающиеся рожицы. Человечки никогда не унывали. В их компании Альке стало веселее. Один человечек очень походил на Алькиного друга Валерку. У Валерки тоже было круглое лицо, и он тоже всегда улыбался.

– Хоть бы ты зашёл, Валерик… – сказал Алька человечку.

– Я стучу, стучу, – заявил Валерка, появляясь на пороге. – Не слышишь ты, что ли?

– А ты заходи без стуканья, – обрадовался Алька.

Валерка был добрый человек. Он хотел, чтобы всем всегда было хорошо, и поэтому любил давать советы. И, услышав грустную историю про фотоснимок, он сказал:

– Ты иди, Алька, к этому Котьке и карточку назад забери. Всё равно для газеты она теперь не нужна.