Бледный гость - Филип Гуден

Ни ропота, ни возражений – мы относились к своему труду с рвением и не привыкли отлынивать. Хотя, думаю, в душе кое-кто (вроде меня) сожалел, что на отдых остается совсем ничего.

Завеса тайны вокруг роли Деметрия все сгущалась. На время репетиции исполнять ее взялся Джек Хорнер. Но это была не его роль. Я могу ручаться за свои слова, поскольку знаю манеру его игры; к тому же он не расставался с листом, где были набросаны реплики героя. Налицо была явная замена. Но кого он дублировал? Я мог бы спросить и самого Джека, но отношения между нами как-то не ладились в последнее время, да и не хотелось акцентировать внимание на том, что эта информация обошла меня стороной. К Синкло же я подойти не решился: уж слишком он хмурился и был занят своими мыслями. Пришлось оставить вопрос открытым.

Как это обычно бывает со мной, во время репетиции усталость как рукой снимало. К концу сегодняшней я чувствовал себя способным отыграть еще актов десять и сплясать жигу. И это при том, что роль моя была одной из главных. Позже я расскажу поподробнее и о ней, и о самой пьесе, а сейчас перейду к тому, что произошло вечером.

Как и сказал мастер Синкло, для нас отвели зал на первом этаже. После репетиции в соседней комнате мы утолили свой голод славным ужином и добрым элем. Рабочий запал сменился приятной усталостью, пребывание в особняке лорда Элкомба стало казаться обычным делом, и, прежде чем взобраться по лестнице, «ведущей на небо», и залезть в постель, я решил перед сном подышать свежим воздухом.

На мое предложение прогуляться друзья ответили отказом, и я только обрадовался, потому что на самом деле рассчитывал побыть в одиночестве. Джек Уилсон, памятуя о вчерашнем опыте в Солсбери, ответил так:

– Господь знает, что ты схлопочешь, на свою голову, на этот раз. Не хочу я за тобой, как нянька, приглядывать.

Так что я оказался предоставленным самому себе. Воздух был теплым. Облагороженные кущи сада и хозяйственная часть дома были в другой стороне. Здесь, за пределами двора, передо мной расстилалось открытое пространство, впереди маячил лес. Я смотрел на запад, на закат небесного владыки, будто уходящего в изгнание, на облака, плывущие следом за его прощальным вечерним благословением (пожалуй, столь поэтический образ, подумал я, можно было бы представить на суд самого мастера Шекспира).

Если прикрыть глаза рукой, то за кромкой леса можно было увидеть гряду холмов. Где-то там, и не так уж далеко, находилась деревня Мичинг. Там мой отец проповедовал со своей кафедры, там я рос… Летними вечерами моя мать укладывала меня спать как раз в это время. Теперь же, когда черная смерть унесла их, я остался совсем один, и путь назад, в утерянный земной рай, был для меня закрыт.

Утерев навернувшиеся слезы, я зашагал по склону в сторону леса. Гнетущие мысли имеют обыкновение появляться внезапно, в моменты покоя и довольства, когда их совсем не ждешь. В таких случаях остается только заставлять себя думать о другом. Чем я и занялся.

Во-первых, я подумал о том, с какими замечательными людьми я работаю, ведь труппа стала моей семьей.

Во-вторых, о той, что осталась в Лондоне. Я стал думать, чем сейчас занимается моя Нэлл. В этот самый момент. Идея не самая лучшая. Наверняка сейчас она занята своим ремеслом, как я занят своим – здесь.

Что ж, работа есть работа, как сказала бы моя блудница… Просто работа.

Следом за Нэлл в памяти возник прошлый вечер. Адам Филдинг, мировой судья с проницательным взглядом. Его темноволосая красавица дочь, чьи ласковые руки ухаживали за мной. Инстинктивно я коснулся ссадины на лице. И тут же перед глазами возникли орущая толпа и представление «Братьев Пэрэдайз». Подходящее название для бродячей труппы, ставящей библейские сюжеты.

Отвлекая себя таким образом от тяжелых воспоминаний, я пересек небольшой пустырь, покрытый короткой, общипанной овцами травой, и приблизился к лесу. Остановившись, я обернулся и залюбовался открывавшимся отсюда видом на особняк. Теперь он казался еще больше и величественнее. Окна, казалось, полыхали из-за отражавшегося в них багрового заката. Несколько человеческих фигурок двигались рядом с домом. Моя тень растянулась в длинную полосу впереди меня.

Я вновь повернулся в сторону леса и шагнул в тень, образованную его деревьями. И то ли мои глаза еще не привыкли к темноте после ослепляющего блеска окон, то ли впереди действительно что-то было, но мне показалось (уже второй раз за день!), что среди чернеющих стволов промелькнула неясная фигура. Не белая, скорее мрачная, парящая тень. Я замер и присмотрелся заново. Я уже начал было себя убеждать, что пора вернуться назад, завтрашний день предстоит долгим и трудным, и нечего тут бродить, и все в таком духе. Но потом я вдруг понял, что все это мне осточертело. Все эти неясные фигуры среди деревьев, где ни попадя. Что за жалкое зрелище должен представлять собой человек, если пугается всякого шороха и тени!

Так что я решил идти вперед, в твердом намерении побороть свои страхи, но чувствуя, как сжимается от растущей паники сердце.

В сторону от проторенной тропинки к лесу уводила другая, едва заметная. Возможно, сюда бегали встречаться молодые парочки из прислуги, думал я, шагая через вересковые заросли. Оказавшись уже в пределах леса, я вновь остановился, давая глазам привыкнуть к полутьме. Чувствовалось сразу, что деревья вокруг были старше, гораздо старше, чем особняк. Нижние ветви дубов и вязов смыкались над моей головой. Повсюду мшистые, уродливые стволы. В прохладном вечернем воздухе плыл острый запах дикого чеснока. До моего слуха доносилось журчание скрытого в зарослях источника. Где-то поблизости копошились какие-то животные. Обычные звуки леса. Никакой опасности в себе они не таили. Я стал видеть четче. Ладони вспотели, я вытер их о рубашку и сделал глубокий вдох. Единственный способ победить страх – это заглянуть в его наглую физиономию. Я сделал шаг вперед…

– Тсс!

– Господи Иисусе!!!

Я едва из штанов не выпрыгнул. Отпрянув, я споткнулся о валявшуюся ветку и упал. Дыхание мое перехватило. Я поднял голову: в слабых лучах угасающего света надо мною нависала чья-то нелепая физиономия.

В грязных седых космах и бороде застряли пожухлые листья, изо рта шло умопомрачительное зловоние сгнивших зубов.

Одежду этого существа составляли звериные шкуры, кое-как прикрывавшие наготу.

Господи, настоящий дикарь!

Я уже собирался закричать в ужасе, но едва вскочил на ноги, как таинственное создание само отпрянуло в испуге и закрыло лицо узловатыми руками. Его страх придал мне решимости.

Сначала я сомневался, что это человек, но его скрюченная фигура и, если уж начистоту, его запах, тошнотворный даже на расстоянии, убедили меня, что передо мной никакой не лесной дух и не демон.

Мне доводилось слышать подобные истории о несчастных, потерянных детях, воспитанных дикими зверями и выросших среди них и самих себя считающих зверями. И когда они умирают, над их останками не бывает могильного камня, только ворох опавших листьев.