Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы» - Юрий Яковлевич Иваниченко

платка, пошла красными пятнами.

И их прибавилось, когда лейтенант Императорского флота хмыкнул:

– Это и… из-за дэ… Дуськи.

– А кто такая Ду-Дуська? – заинтригованно повёл Кирилл рваной бровью.

– Пэ… прачка. Завидует.

– Не завидует, а злословит! – вовсе вспыхнула девушка. – И не при чём тут эта твоя Дуська!

– Какие страсти гишпанские… – завистливо вздохнул младший брат. – Дульсинея у них тут в жениховские кальсоны рыдает.

– Фу! – свела ломкие чёрные брови Арина.

– Фу, – легко согласился Кирилл и поторопился сменить тему: – Где ж вы тут попа нашли, православные? Всё ксёндзы кругом, как я погляжу.

– Нашли одного, – хмыкнул Вадим. – Пэ… прелюбопытный тип.

– Вадим?! – ахнула девушка. С не совсем правдоподобным ужасом, но всё-таки: – Что значит, – тип? Не тип, а поп! И совершенно замечательный поп. Таких поискать ещё.

– А я про что?.. – виновато пожал плечами Вадим, но брату исподтишка подмигнул. – Дэ… Доктор естествознания, нэ… не хочешь?

– Хочу. Боюсь, что хочу, – подумав, решил Кирилл, вытирая руки тряпицей и садясь на борт самолёта.

Снова открыв жестянку, Арина поболтала белильной кистью в слабом хлорном растворе и сообщила:

– Отец Афанасий, если это, конечно, применительно к священнослужителю, просто душка. Такой оригинал!

Свободной рукой она подняла с земляного пола надгрызенное яблоко, старательно вытерла его изнанкой больничного халата… и вдруг безо всякой жалости выбросила через плечо, брезгливо наморщила носик:

– Нет. Никакого облегчения от вашего яблока. Только что пахнет лучше, чем резина противогаза.

– Р-р… – начал было Вадим.

– Знаю, что ртом дышать надо было, – отмахнулась Арина. – Першит сильно.

Вадим отрицательно замотал головой.

– Р-ра…

– Раствор ещё послабее сделать? – предположил Кирилл.

– А я что толкую! – с облегчением перевёл дух Вадим.

Дружный смех вспугнул где-то на стрехе тёсовой крыши сонного голубя: заикание после контузии ещё не совсем отпустило Иванова (первого), но случись ему забыть о нём вовсе – и заикание, в свою очередь, хоть на мгновение, но забывало о моряке.

– И без того, слабее некуда, – вздохнул Иванов (второй), пробуя проволоку тяги большим пальцем на звук, точно гитарную струну. – По-хорошему как раз и надо было так обмыть полотно хлоркой, чтобы день-два сюда без противогаза ходу не было.

– Так за чём дело стало? – удивилась Арина, подзывая руками Вадима, чтобы слезть со скамеечки выстой в пол-аршина. – Сам бы и обмыл, а противогаз, вон, даже у Маруськи есть. – Она мотнула головой куда-то за бревенчатую стену амбара, где предполагалась «Маруська» – старейшая обозная кобыла редкой масти и лени. Противогаз Зеленского, делавший её весьма отдалённо похожей на сказочного единорога, и впрямь, имелся где-то под облучком фургона.

– А затем, что хлорка есть вещество агрессивное, – наставительно начал Кирилл, осторожно спускаясь с «птичьего» крыла «Taube». – Способное не только истребить споры плесени, но и волокна ткани, в коих та поселилась, и сдаётся, переживает свой «Золотой век».

Лейтенант Иванов, и в глаза именуемый «вторым» согласно армейской традиции горестно похлопал полотно крыла в грубой аппликации латок и в лишайных рыжевато-серых разводах.

Полотно с мудрёным графским гербом отозвалось на ладонь гулом барабанной кожи, но, видимо, не слишком убедительным для опытного уха, – так что Кирилл поморщился:

– Его бы резиновым клеем пропитать…

– А пэ… почему не лаком? – поинтересовался лейтенант Иванов, соответственно старшинству, – «первый».

– А ты себе на корабле паруса залакируй, – я посмотрю… – со вздохом проворчал Кирилл.

– Кэ… какие паруса? – возмутился Вадим. – На бэ… броненосце?

– Я ж и говорю, дилетанты… – как раз таки невозмутимым остался Кирилл. Хотя тут же вскрикнул: – Ну что вы делаете!? – увидев, как Арина, рискованно держась за расчалки крыла, собирается спрыгнуть с низкой скамеечки в руки Вадима.

Судя по гримасе Иванова (второго) – у того сердце зашлось.

– Кэ… как… – покачал головой первый.

– Как ты на нём летать собираешься? – закончила за него девушка, отряхивая от ржавой пыли белый передник санитарки. – …Когда чихать рядом боишься.

– Придёт время, и скоро придёт – и вы узрите, как воспарит сей венец прогресса, – патетически начал Кирилл, подкручивая стриженые усы эпохи «твид». – Не будь я венец природы…

– Ну, положим, если сей аппарат ещё можно назвать венцом прогресса, то только на сегодня, ибо прогресс неудержим, – раздалось внезапно.

– Бэ… браво, отче! – живо обернулся к двери сарая Вадим.

– …То вас, молодой человек, венцом природы назвать никак нельзя, – с анафемской безаппеляционностью закончил протодьяконский бас.

– Довольно обидное заявление, – прищурился на дневной свет и Кирилл.

– Ну, уж не обессудьте. – Неизвестный проявился в ангельском оперении лучей размытым тёмным пятном: – А с точки зрения естественного отбора, вы далеко не самый лучший его образчик.

– А кто же лучший? – словно дитя в предвкушении сюрприза, захлопала в ладоши Арина.

– А вот она…

Арина взвизгнула.

На плече у батюшки суетилась приличных размеров крыса, причем отнюдь не белая лабораторная. А самая что ни есть серая – суть обыкновенная «rattus vulgaris».

Или всё-таки необыкновенный? Хоть и не чураются эти твари рода людского, но чтобы аж так с ним соседствовать? Чтобы заботливо перебирать раздвоенную серую бороду святого отца?

– Отчего же всё-таки она венец природы, а не я? – не без азарта поинтересовался Кирилл. – Хоть я и готов признать её премиленькой.

– А оттого, что чтобы с ней, с природой не приключилось, вплоть до нового вселенского потопа… – батюшка на секунду призадумался и поправился: – А ещё верней, чтобы человек в порыве прогресса с ней не учудил, вплоть до рукодельного Апокалипсиса и полного самоуничтожения, – а она таки выживет.

– Пэ… полного самоуничтожения, – меланхолически повторил Вадим. – Что ж, все эти последние события нэ… не могут не наводить на пэ… подобные мэ… мысли.

– А отчего же она, красавица, выживет, а не я выживу? – всё не сдавался Иванов (второй). – Скажем, укрывшись в каком-нибудь подземном убежище вроде тех, что нагородили немцы с французами под Верденом.

– И там она будет с вами, не сомневайтесь, милостивый государь, – пощекотал батюшка пальцем серую плутовскую мордочку. – И, сожрав однажды все ваши съестные запасы, вплоть до консервов, сживёт вас со свету. А сама останется…

Батюшка прошёл чуть далее в сарай-ангар и только теперь лейтенант флота вдруг разглядел, какой необыкновенной чистоты и синевы глаза у святого отца. Синевы самой яркой и чистоты самой детской. Несмотря на довольно почтенный, судя по густой седине в бороде и лучистым морщинкам, возраст священника.

Впрочем, в сей момент морщинки делали на лице отца Афанасия смешливую гримасу.

– Уж больно, знаете ли, выживаемость и приспособляемость у неё дарвинская, образцовая. А вы, я так понимаю, братец новобрачного?.. – не уточняя, утвердил святой отец. – Уж не обижайтесь: всяк человек всего лишь тварь, просвещённая мошенническим знанием, что он «Венец творения». Тварь, самозвано посягнувшая на трон творца, – заключил отец Афанасий менторским повторением