Грачев — «Центру» - Ким Петрович Закалюк

умело разыграл такую сценку. Снял мундир и повесил его на стуле так, чтобы от дверей были видны все его регалии. Положил так, чтобы было незаметно для патруля, пистолет и гранату, а сам развалился на диване. Как только жандармы открыли дверь в нашу комнату, Пауль Зиберт вскочил на ноги и обрушил на них поток отборной солдатской брани:

— Да как вы смеете врываться в комнату, где отдыхает офицер-фронтовик! Да вы такие-переэтакие… — И так далее и тому подобное.

Это была настоящая психологическая атака.

Жандармы пробормотали в свое извинение что-то невнятное и, даже не взглянув на документы «офицера-фронтовика», удалились.

И вот тогда Николай Иванович тяжело опустился в кресло, вытащил из кармана платок, вытер холодный пот, выступивший у него на лбу:

— Да! Это мгновение стоило мне немало… Извини, Валюша, за все, что тебе довелось здесь услышать…

Это было единственный раз, когда его оставило самообладание. Но не за собственную жизнь вспыхнуло это волнение. Жалко было погибнуть из-за такой случайности, не успев еще ничего сделать.

— У Зиберта не было повода обращаться в какое-либо военное или гражданское учреждение без риска разоблачения, — вспоминал заместитель командира по разведке А. А. Лукин, — потому что при всем высоком качестве его документов они все же были чистой фикцией. Поэтому главными объектами его деятельности на первых порах стали места, где немецкие офицеры проводили свое неслужебное время: лучший ресторан города «Дойчегофф», ресторан на вокзале, казино, кафе, магазины, куда местным жителям вход был воспрещен.

Порой источники информации Кузнецов находил при довольно неожиданных ситуациях. Как-то в маГазине, где Пауль Зиберт был постоянным покупателем, хозяин на любезное замечание господина офицера о том, что у него в лавке всегда все свежее, расплывшись в благодарственной улыбке, доверительно сообщил, что разрешение на торговлю он заработал у «самого» доктора Йоргельса — шефа службы безопасности в Ровно — в обмен на ценную информацию. Потом Зиберт застал в лавке дружка хозяина, такого же гестаповского прихвостня. Тот, не в меру разболтавшись, доверительно сообщил «офицеру-фронтовику», что знает и других, таких, как он сам, верных слуг гитлеровцев, сказал и о том, что в одном из партизанских отрядов у гестапо есть свой человек, некто Васильчевский, который сумел стать связным между партизанами и городскими подпольщиками.

Страшная новость немедленно была передана в отряд. А оттуда в «Центр» ушло сообщение с приметами агента-провокатора. Враг был разоблачен и обезврежен.

Особую радость доставляли разведчикам дни, когда они могли воочию убедиться в действенности своих сообщений, отправленных в «Центр». Так было, например, с такой радиограммой: «2 февраля 1943 года. На аэродроме в 8 километрах от города, на хуторе Малые Омельяны, базируется более 100 боевых и транспортных самолетов».

А через несколько дней, сотрясая все вокруг, советские бомбардировщики стерли с лица земли гнездо гитлеровских коршунов. Этот бомбовый удар как праздничный салют звучал в сердцах Кузнецова и его товарищей.

К началу нового, 1943 года особая группа Кузнецова прочно обосновалась в Ровно. Зиберт завел обширные знакомства среди гитлеровцев. Началась активная разведывательная работа. В «Центр» из отряда «Победители» одна за другой стали уходить радиограммы. Разведывательных сведений о противнике было много, и они были настолько важны, что ежедневно, иногда по нескольку сеансов в день, их передавали в Москву радисты Л. Шерстнева, М. Ких, В. Осмолова, А. Беспояско, В. Скворцова, А. Мороз, В. Орлов, Л. Горбунцов, Г. Дроздовский, И. Строков.

В самом лагере или неподалеку от него работал один радист. Остальные, чтобы их и лагерь не запеленговали гитлеровцы, уходили под охраной на расстояние до двадцати километров в разных направлениях. Так в Москву, «Центру», шли новые и новые сведения. Работать часто приходилось помногу часов, немели руки, нервы были напряжены до предела. Но рации всегда были в порядке. Каждый из радистов понимал: чем больше данных передадут они, тем точнее и чаще будут удары наших войск.

Однако отряд находился на расстоянии 100–120 километров от Ровно, и это представляло определенные трудности, так как с разведчиком не было оперативной связи. Срочные материалы подчас запаздывали и теряли ценность. Командование отряда решило отправить в город радиста. Первой была командирована Валентина Осмолова, а после ее возвращения в группу Грачева из Ровно отправился Виктор Орлов. Переодетый в форму полицая, с документами, которые подписал комендант Зурно, В. М. Орлов в сопровождении связных Сергея Рощина и Николая Киселева прибыл на промежуточную базу, или, как называли в отряде, «маяк», который находился на Кудринских хуторах. Здесь радиста поместили в доме Вацлава Жигадло.

За несколько дней до этого небольшой отряд переодетых в полицейскую форму партизан под командованием Пауля Зиберта провел дерзкую операцию на шоссе Киев — Ровно. Двигаясь по тракту на фурманках, разведчики выследили наиболее подходящую машину и подорвали ее. Среди пленников «подвижной засады» оказались советник военного управления рейхскомиссариата майор фон Райс и начальник отдела рейхскомиссариата зондерфюрер СС граф Гаан.

— Взяв с собой рацию, я отправился с Кузнецовым на допрос пленных, которых привели в соседнюю хату, — вспоминает Виктор Михайлович Орлов. — В отдельной комнате я увидел двух немцев. Один из них, черноволосый, с забинтованной головой и рукой на перевязи, лежал на топчане. Ноги у него тоже, видимо, были повреждены. Это зондерфюрер Гаан. Второй — майор Райс, — тучный здоровяк среднего роста, с рыжей шевелюрой и небольшими круглыми навыкате глазами, сидел на топчане возле печки. Он отделался легкой контузией.

Кузнецов допрашивал каждого в отдельности. Перед пленниками он появился в форме обер-лейтенанта. Когда было жарко, Кузнецов расстегивал верхние пуговицы кителя. Вел себя спокойно, но был весьма настойчив.

Помню, Райс сидел за столом, перед ним лежали бумага и карандаш. Николай Иванович, расхаживая по комнате, все время задавал вопросы, заходя то слева, то справа от фашиста. Если Райс по ходу допроса начинал давать ценные сведения, Кузнецов просто кивал ему на карандаш и бумагу, предлагая записать сказанное, а если тот медлил, то Николай Иванович сам брал со стола карандаш, подавал в руки фашисту, придвигал поближе бумагу и пристально вглядывался ему в глаза. Райс не выдерживал и начинал писать.

Гаан первое время вообще не хотел отвечать на вопросы, называл обер-лейтенанта изменником, предателем и т. д.

Но потом и он заговорил.

После каждого допроса Кузнецов сосредоточенно обдумывал, обобщал материал, переписывал и отдавал мне для шифровки и передачи в отряд.

Допрос продолжался пять дней. Было получено много ценных сведений, а также удалось расшифровать захваченные в портфеле Райса карты дорог оккупированной гитлеровцами Украины и сведения о подземном бронированном кабеле, проложенном немцами в 1942 году вдоль Киевского шоссе на участке Ровно — Звягель. Все это помогло нашей разведке в дальнейшем при помощи винницких