Золотой плен - Хизер Грэм

Заиграли трубы, и ирландцы тронулись в путь.

Когда они добрались до места, наступили сумерки. Отец с сыном все же продолжали свой путь, пробираясь сквозь тела убитых, к палатке Фриггида Кривоногого, предводителя датчан. В поспешно устанавливаемом лагере горели костры. Датчане прекратили ставить палатки и таскать добычу, завидев ирландцев. На их лицах сверкали улыбки победителей, их коварные взгляды холодили сердце и как будто предупреждали, что обещанное перемирие продлится недолго.

Но все-таки Аэд без страха взирал на Фриггида, несмотря на отвратительный нрав дикого рыжего датчанина.

Действительно, Фриггид находил удовлетворение в приступе ярости, исказившей черты его лица, когда закричал своим людям:

— Найдите его! Волк должен умереть!

Фриггид смягчился, лишь обращаясь к Аэду.

— Смерть, Ард-Риг.

Аэд счел нужным мрачно улыбнуться. Этот наводящий ужас датчанин боялся, боялся, что один норвежец останется в живых… Волк.

Олаф находился с Гренилде всю ночь. Утром он был уже совсем другим человеком, спокойным и даже более решительным. Рана на его ноге гноилась, но он не думал об этом. Он взял Гренилде на руки и бродил в поисках воды. Солнце обжигало, но его поступь была ровной. К середине дня он нашел ручей и нежно обмыл ее, касаясь тела с благоговением, лаская шелк волос, атласную бронзовую кожу.

Остаток дня он провел, сооружая могилу. Когда ложе было готово, он положил туда Гренилде, вложив ей в руки меч. Затем сложил большой костер, так как хотел, чтобы ее путешествие в Вальхаллу было недолгим. Она полетит вместе с ветром, рядом с богом войны Водяном и, вероятно, станет принцессой там, на небе, если не смогла стать ею на земле.

Когда все было готово, он поцеловал ее холодные губы. Оглядевшись, нашел кусочек кремня, высек огонь и с помощью факела поджег могилу. Огонь быстро разгорелся. Стоя на берегу ручья, Олаф смотрел на пламя, похожее на еще один закат. Его взгляд был устремлен вдаль. Он не оплакивал больше своего горя. Оно стало частью его, вошло в сердце.

Утром Олаф с трудом поднялся. Раны причиняли ему невыносимые страдания. Он нагнулся над ручьем и жадно пил, потом решил промыть раны. Бедро горело так же сильно, как огонь на могиле Гренилде.

Он начал промывать рану, но слабость лишила его последних сил. Он упал в ручей, лицом в грязь, его золотистые волосы теперь стали серыми и путанными. Волк потерял сознание, но мог дышать.

Осторожно передвигаясь по хижине, Эрин тихо оделась в короткую шерстяную рубаху, тяжелые кожаные краги и затянулась ремнем с золотой инкрустацией. Возможно, ей придется долго скакать верхом, обычная женская одежда будет стеснять ее. Сняв свой зеленый, как листва, плащ с крюка у двери, она набросила его, закрепив брошью на шее. Только она дотронулась до тяжелой деревянной задвижки, как храп Мергвина смолк.

— Куда это ты собралась, Эрин?

— К ручью, Мергвин, куда же еще? — сказала она невинным голосом.

— Тебе не следует выезжать сегодня, Эрин. Кругом полно опасностей.

— Я возьму свой меч, дружище, — ответила Эрин, добавив с озорной улыбкой на лице:

— В конце концов, Мергвин, что может со мной случиться? Ты же сам сказал, что я состарюсь и буду иметь кучу детей!

Она быстро закрыла за собой дверь, прислушиваясь к ворчанию друида. Он не очень беспокоится, Эрин была уверена в этом. Мергвин знал, что девушка едина с этим лесом: она будет остерегаться уцелевших воинов, будет прислушиваться к ветру и земле, как он учил ее. Но она хотела добраться до поля сражения. Она должна видеть…

Эрин в точности не знала, что руководило ею. То, что она ненавидела норвежцев, было, несомненно, нелепо, так как она знала, что датчане гораздо более опасны. Но ее отец все взвесил с точки зрения логики и политики, ведь он был королем. Она же прислушивалась только к тому, что подсказывало ей ее страдающее сердце, а страдания эти причиняли норвежцы — норвежцы, которых вел Волк, Белый Олаф.

Она часто останавливалась, направляя свою лошадь по заросшей тропинке, по холмам к зарослям над озером, помня наставления Мергвина быть настороже. Она не намеревалась делать глупости. Все, что она хотела-это увидеть землю, обагренную кровью викингов. Ничто, казалось, не угрожало ей. Небо было цвета сапфиров, с призрачными ватными облачками. Высокая зеленая трава сверкала, покрытая утренней росой, как миллион блестящих изумрудов. Заросли вереска покрывали поля, добавляя оттенок аметиста к прекрасной картине природы. Эрин ехала около часа, затем спешилась и быстро побежала сквозь густые заросли над Карлингфордским озером. Колючки шиповника и ветки запутались в ее волосах и разорвали плащ, но она не замечала ничего, так ей хотелось поскорее добраться до места.

Но когда она подбежала к обрыву, откуда открывался вид на простиравшееся внизу необъятное поле, она, в ужасе зажмурилась. У нее закружилась голова; Эрин ухватилась за ветку, чтобы не упасть, ее затошнило. Она вынуждена была наклониться к земле, чтобы облегчить боль.

В глазах потемнело только на минуту, потом она взяла себя в руки. «Ты пришла увидеть, — убеждала она себя, — увидеть трупы норвежцев».

Но никогда в своей жизни не доводилось ей видеть такой ужасной картины, даже Клоннтайрт померк на ее фоне. Хищные птицы среди истерзанных, изуродованных тел. «Сколько человек погибли и теперь гниют здесь?» — подумала Эрин. Тысячи, буквально тысячи. Она забилась в истерическом припадке, и это возобновило приступ рвоты. За один день, кровавый день, викинги уничтожили больше людей, чем ирландцы на протяжении многих лет.

О Господи, ужасалась Эрин снова и снова. Она закрыла глаза, пытаясь отрешиться от увиденного. О Господи!..

Если уж она набралась смелости прийти сюда, то теперь ей надо было взять себя в руки и отправляться обратно.

Казалось, весь воздух был насыщен запахом смерти и разлагающихся тел. Ничего не сознавая, рыдая от ужаса, она стремглав неслась сквозь заросли к своей лошади. Ее тело было ободрано, ежевика поранила щеку. Она дотронулась до лица и почувствовала, как слезы перемешались с кровью. Девушка перевела дух, и когда занесла ногу и вскочила на лошадь, ее пронзила мысль, что, обезумев от страха, она не заметила, чьи тела покрывали поле, датские или норвежские. Она так и не узнала, кто победил.

Судя по числу убитых, победили датчане. Она судорожно сглотнула, ощущая желчь во рту. Было бы просто нелепостью, если бы Волк спасся. Если же справедливость торжествовала, и все эти люди оставлены на поживу стервятников, Белый Олаф должен быть среди них.

«Пусть это будет так, Господи, — молилась она, — тогда смогу забыть все. Пусть он умрет, и я попытаюсь стать такой же щедрой, как отец, прощать все, как моя сестра Беде… Воистину, Господи, то, что я увидела, это ужасно. Мне противна эта бойня, противна, противна…»