Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин
Шрифт:
Интервал:
Хорошо – не вертикально головой вниз, а как бы по касательной. Но удар был таким, что наверх его поднимали с помощью взрослых. Отвезли в фельдшерский пункт села Макарова. Там, осмотрев, переправили в Ростовскую районную больницу. Рентген показал обширную гематому внутри и трещину черепа снаружи. С трудом выходили его врачи, но позже полученная травма все равно сказалась.
Завершал нижнюю часть Малитина еще один пруд, гораздо более обширный и чистый. Лошадей в нем не поили и гусей не спускали. Сюда перебрались Осиповы, продав старый, ставший маленьким дом, купив у цыган (!) гораздо более обширный на берегу того пруда. В нем в изобилии водилась рыба, и наш кот Обормот ловил её в достатке для собственного обеда. Я с интересом наблюдал за тем, как кот пробирался к берегу, таясь в высокой траве. От кого? Непонятно. Не от рыб же! Затем выбирал место, откуда хорошо просматривалось зеркало водоема. И вдруг в непостижимо резком и высоком прыжке прямо с берега нырял и появлялся над водой уже с рыбкой в зубах. На берегу съедал её и вновь занимал позицию. Еще такого рыболова мне не встречалось.
За нашим, дома через два, стоял двухэтажный особняк известной актрисы Марины Ладыниной. Позади особняка – третий пруд, маленький, круглый и довольно глубокий, имевший собственное имя – Барский. Откуда оно? Тогда не спросил, сейчас спросить не у кого.
Хорошо помню первый свой приезд в Малитино. Стоял конец августа: жара несусветная, пыль столбом, оводы и мухи полчищами несметными. Помнится плывущий и обволакивающий запах свежескошенной ржи, на уборке которой находились, казалось, все жители деревни, кроме малышни. В её числе мой сверстник, двоюродный брат и единственно близкий мне до конца дней своих сопереживатель – Валерка. Он поразил меня тем, что прибежал к дому не только совершенно босой, но eщe и без штанов. Воспитанный в яслях и садике, я не представлял, что так запросто можно бегать по улице, и смотрел на него разинув рот. Подружились с первого взгляда, и через несколько минут, скинув сандалии, оставив, правда, штаны на помочах, я уже бегал со всей этой развеселой гоп-компанией по деревне и её задворкам. Мы играли в прятки, и мне приходилось больше водить, чем прятаться, поскольку не то что захоронок, я и деревни-то еще не знал как следует.
Пока бегали, в деревне поднялся истошный крик: «Убивают». Все помчались в поле. Там перед толпой сельчан ужом крутился мужик с вилами в рваной рубахе. Как оказалось, бригадир Степаныч. Ко всему – однорукий. Потому вилы хоть и крепко, но держал в одной руке. Оскаленный рот, вытаращенные обезумевшие глаза, слюна и какая-то пена вперемежку с кровью из разбитого лица. Мужик трудолюбивый, он с фронта вернулся не совсем здоровый на голову, контуженный, одним словом. И возражений, как и лени в любом проявлении, не терпел абсолютно. Более того, сатанел и просто приходил в бешенство при малейшем их проявлении. Ну, а редкие имевшиеся в деревне мужики – те же фронтовики и тоже не ангелы: что не так, сразу в «пятак», то есть по морде. Отсюда и случившийся мордобой.
В деревню возвращались вместе со взрослыми. И сразу за стол. Еще одно открытие для меня. Семья огромная, одних детей четверо. И эти четыре рта закрыть чем-то надо! А чем? На обед простой картофельный суп, чуть подбеленный молоком. За стол «садились» все вместе, четверо своих ртов, да мой пятый, да тетки с мужем.
За столом дядя Коля, он же Николай Васильевич Осипов, хозяин. Пока не почерпнет первым ложки из общего блюда – не тянись, иначе той же ложкой – точно в лоб, и больно, аж слезы из глаз, и шишка обеспечена. Зевать не приходилось, замешкаешься – останешься без обеда, никаких тебе поблажек. После первого – второе блюдо, чай. Пили его с пареной морковью либо с цикорием. Пропаренный и подсушенный в печи, порезанный мелкими кольцами буроватого цвета, цикорий накладывался в блюдечко, откуда каждый брал по колечку-другому и пил вприкуску. Конечно, не сахар, но пить можно. Наелся я того цикория на всю оставшуюся жизнь.
За деревней на пригорке стояла конюшня на два десятка ясель, в которых содержались лошади, далеко не песенные «кони-звери», обычные труженики ферм и полей, так же, как и люди, измученные войной с её бескормицей и непосильными нагрузками. Двигались они не спеша, и ускорить ход их никакой мат не мог, впрочем, без мата они совсем не двигались, стояли понурые, со сбитыми холками и скрученными репейником в веники хвостами. Но, как известно, даже пони – тоже кони. И нам, мальчишкам, доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие забраться на них и погнать на пруд, где они не спеша пили, отдыхали от мучивших оводов и потому, наверное, терпели нас на своих костистых спинах. И мы возвращались назад в поле, довольные донельзя, ибо ничто не может сравниться с верховой ездой, пусть без седла и уздечки. Я, в общем-то, совсем неприспособленный к сельской жизни и труду, с лошадьми поладил на удивление быстро, хотя и походил какое-то время «враскоряку»: все-таки езда верхом без седла требует привычки.
Осиповы
Глава семьи, бывший артиллерист, обожавший песню, в которой главные слова – «Артиллеристы, Сталин дал приказ». Когда пел, точнее – орал, сомнений не возникало: если кому Верховный Главнокомандующий и давал приказ, то в первую очередь именно ему –
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!