Победа для Александры - Надежда Семенова

Земля на заднем дворе оказалась твердой, с примесью желтой глины. Сашина мама с двумя соседками несколько лет горбатились на импровизированных грядках, прежде чем они стали походить на настоящий огород, с которого можно было подкармливаться. Женщины воодушевились и попытались было прибрать к хозяйственным рукам дополнительную территорию. Общественность в лице тетки Оли шумно запротестовала:

— Нечего под моим носом Кинешму разводить! Зря, что ль, я сбежала оттудова! — Невысокая тетка гневно подперла маленькие бока. — Тоже мне костромичи! Езжайте в область, там и огородничайте! — Как прирожденный оратор, Ольга завершила свое выступление позитивным лозунгом. — В городе надо жить по-городскому!

Пламенная убежденность кинешемской беженки, а главное, бойкая готовность отстаивать свои права возымела действие. Огородницы смущенно переглянулись. Свирепый огонь в глазах воительницы тут же угас, и Ольга стыдливо сняла руки с бедер. Вопрос о расширении огорода больше не поднимался.

Саша вспоминала дворовые разборки и тщетно силилась вообразить в «заповедном» месте еще один атрибут негородской жизни — козу. Должно быть, страсти кипели нешуточные! Но на этот раз Сашино участие в жизни двора отменялось. Профком премировал лучших работниц путевками в санаторий в Сестрорецке. Кажется, это где-то под Питером. Санаторная перспектива тоже не особенно впечатляла. В прошлом году соседка, обновившая для такого случая гардероб, вернулась жутко разочарованная. Аня в лицах изображала неспешно задыхающийся быт пенсионеров, приехавших подлечить болячки, и «высокоинтеллектуальные» перебранки семейных пар, пытавшихся «отдохнуть» своих детей.

Саша вздохнула. Теперь, когда жизнь окончательно встала на рельсы, будущее казалось стабильным, определенным и пугающе однообразным. В будни — монотонная работа, от которой иногда мучительно болела спина, вечера в общежитии. По субботам — быстро превратившиеся в обязательные встречи с Ивановым, по воскресеньям — баня и постирушки. И долгожданный отпуск, слишком короткий, чтобы успеть что-то. Казалось, жизнь проходит мимо, а молодость вот-вот превратится в прошлое.

Девушка погляделась в зеркало и шутливо завела:

— Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи… Кто жених мой суженый, суженый да ряженый?

Вроде бы в шутку спросила, но сердце замерло, будто и впрямь ожидала, что в зеркале появится чье-то изображение. Саша осторожно повернула зеркальце так, чтобы видеть пространство за левым плечом: согласно преданию, именно так она смогла бы увидеть желанный образ. Затаив дыхание, она буравила взглядом гладкую поверхность… Ах, за спиной от сквозняка двинулось распахнутое окно, скользнул по нему солнечный блик, снопом света отразившись в зеркале. Жаркое солнце ослепило Сашу, но за миг до того она жадным взглядом ухватила мелькнувший в зеркале стройный темный силуэт. Продолжила оконная рама свое движение, нестерпимый свет погас. Саша не знала, на самом ли деле удалось ей вызвать чудесное видение или она увидела всего лишь искаженное солнцем собственное отражение? Да и не важно это было. Краткий чудесный миг обжег душу сладким обещанием, от которого не хотелось отказываться. Девушка стояла, зажмурив глаза, ощущая, как глубоко внутри тает летящее счастливое чувство.

— Вниманию встречающих! Фирменный поезд номер тридцать восемь Иваново — Санкт-Петербург прибыл на пятую платформу, левая сторона, — гнусавым голосом объявило радио. Московский вокзал пришел в некоторое беспокойство. В сутолоке тел образовалось устойчивое течение в сторону пятой платформы.

Из шестого вагона прибывшего поезда первой вышла неторопливая полная девушка в железнодорожной форме. Она громко зевнула, пристроилась у края платформы и ленивым жестом позволила первым пассажирам, возбужденно переминающимся в тамбуре, выйти наружу. Следом послушным ручейком двинулись остальные. Саша вышла почти последней, в вагоне остались только вяло перебранивавшиеся молодые супруги, не успевшие одеть спящего ребенка. Молодой папа выскочил следом, держа на руках полуодетого, в одном сандалике, ребенка. Их встречала пожилая пара: молодцеватый дедушка, тут же осыпавший комплиментами ошеломленного ребенка, и бабушка, нежно припавшая к своему взрослому сыну. Среди всех этих взаимных объятий, реплик и суматохи воссоединившееся семейство совершенно забыло бы об оставшейся в вагоне молодой матери, если бы она не напомнила о себе визгливым, испуганным воплем:

— Ви-итя!

Витя вздрогнул и рванул обратно в вагон, по-прежнему держа маленького сына на руках. Дед решительно потянул ребенка на себя, младенец заверещал от неожиданности и как утопающий вцепился в папину шею.

— Ви-итя!!

Крик из вагона приблизился к ультразвуковому пределу. Дед продолжал бороться с не по годам цепким малышом. К тандему присоединилась бабушка, она тянула упорного деда за рукав и умоляла «оставить Кешу в покое» и помочь невестке с вещами. Дед покраснел, но от задуманного не отступался. Молодой полузадушенный папа начал издавать нечленораздельные звуки, только усиливая картину хаоса…

Саша стало неловко за свое любопытство, она потупилась и зашагала прочь. Еще не определившись с маршрутом, она с интересом оглядывалась, пытаясь сориентироваться по ходу событий. В отличие от провинциально приличной Костромы, фабрично оживленного Иванова или даже бурливо-шумливой Москвы, Петербург рождал в душе чувство неопределенного сквознячка. Каждый город по-своему влияет на людей, подчиняя их собственному ритму и вынуждая двигаться по установленным правилам. И чаще всего эти негласные законы исподволь пропитывают атмосферу, дух, задают голос и определяют настроение города, отчего кажется, что самый воздух струится здесь согласно предписаниям и циркулярам. Но все представления об общем пульсе, о едином сердце огромного организма рушились при одном взгляде на окружающую питерскую действительность. Едва ступив на ленинградскую землю, Саша ощутила беспокойство. Внешние события текли, смешивались, сталкивались, рождались и самоуничтожались в таких прихотливых очертаниях, что невозможно было уловить общую струю движения. Жизнь распадалась на множество сюжетов, в каждом из которых существовала своя собственная, вполне полноправная реальность, и не существовало никакой возможности объединить все это разнообразие в одно целое на основании ничтожного единства места и времени.

Вдоль поезда сновали носильщики и толклись всевозможные личности. Каждая из них представляла собой отдельное, самостоятельное явление. Сашино внимание привлекли женщины с картонками, на которых от руки было написано «квартира», «комната», а у одной толстой хитроглазой старухи было написано «ПОМОГУ». Предложение казалось весьма многообещающим. Еще в поезде Саше пришла в голову простая до гениальности мысль. То время, которое она готова потратить на санаторий, можно с пользой употребить для выяснения условий поступления в вуз. Саша внимательно прочла надпись, присмотрелась к «помощнице» и решила, что это не вариант. По крайней мере, для нее. Вид у старухи был бравый, но весьма далекий от образования.

Однако бабка имела собственное на то мнение. Она прищурила правый глаз, оценивающе оглядела Сашу, будто прикидывая ее рост или размер, двинула плечом, с невероятной для ее комплекции быстротой телепортировалась в зону доступа, и ее тонкие ядовитые губы вдруг зашевелились у самого Сашиного уха.