Критическая масса. Как одни явления порождают другие - Филип Болл

Описанный Бэконом храм Соломона очень напоминает многие современные научно-исследовательские институты, хотя и отличается от них строгой этикой проведения экспериментов, так что читатель может легко представить себе в этом качестве большие биотехнологические лаборатории, где сейчас крупные коллективы ученых пытаются понять тайны жизни, разрезая, сшивая и комбинируя участки ДНК. В книге Бэкона отцы клянутся сохранять тайну и применять свои знания лишь при необходимости, что весьма напоминает современную ситуацию с патентованием частными фирмами новейших достижений генной инженерии.

Однако придуманный Бэконом Бенсалем был всего лишь фантазией, описывающей то общество, которое автор полагал идеальным и правильным. Книга Гоббса Левиафан отличалась от всех предыдущих утопий тем, что в ней не описывался готовый рецепт общественного устройства, созданный автором в соответствии с собственными убеждениями, а предлагалась четкая, логически выстроенная механистическая модель социального поведения. Что под этим подразумевалось? Гоббса интересовали не столько вопросы психологии или предсказания поведения людей в конкретньіх обстоятельствах, сколько то, какое поведение является правильным — главный вопрос * философии морали. В этом отношении Гоббса можно считать последователем известного голландского мыслителя Гуго Гроциуса (1583-1645), хотя, что очень характерно для описываемой эпохи, он и не ссылался на его работы. В своей книге Законы войны и мира (1625) Гроциус уже пытался найти общие закономерности существования человеческих социумов, опираясь не на научные и математические методы, а лишь на казавшиеся ему разумными «естественные законы», которые удобнее рассматривать в качестве естественных прав человека. В своем беспощадном анализе общества Гроциус исключил из этих прав некоторые наиболее «приятные» свойства, например, он полагал благожелательность прекрасной, но вовсе не фундаментальной особенностью человеческой натуры. К естественным правам человека Гроциус относил лишь два требования к социальному окружению: человек законно может требовать гарантий от неожиданного нападения со стороны и права самозащиты при таком нападении. Общество может существовать лишь при соблюдении этих минимальных требований возможности самозащиты и охраны от внезапных угроз со стороны. Именно это, по мнению Гроциуса, является «естественным состоянием», позволяющим создавать социальные структуры, а цивилизация лишь развивает чувства дружбы и вежливости между людьми, которые очень ценны, но являются всего лишь дополнительными факторами существования общества.

Описываемое Гроциусом «минимальное общество» выглядит довольно мрачно, а его концепция естественных прав вовсе не является, как может показаться с современной точки зрения, какой-то примитивной формой либерализма. С другой стороны, остается неясным, каким образом может быть создано и сохранено даже такое жестокое сообщество? Каким образом, собственно, может быть определено агрессивное поведение? Можно ли убить соседа в борьбе за пищу, когда ее количества явно недостаточно для поддержания существования? Допустимо ли превентивное убийство в обстоятельствах очевидно наступающего голода? Говоря проще, даже признание естественных прав человека в теории Гроциуса вовсе не обеспечивает нормального функционирования общественной жизни, поскольку непонятно, каким образом может быть достигнуто соглашение при возникновении любых противоречий.

В иерархически организованном обществе средневековой Европы такие проблемы возникали редко, поскольку люди привыкли подчиняться своим руководителям. Разумеется, они постоянно ощущали социальное неравенство, но оно казалось естественным и не вызывало вопросов. Эпоха Возрождения разрушила эту определенность: частично из-за изменений в социальной структуре, частично из-за религиозных расколов Реформации, а частично — из-за развития гуманистических идей, предложивших людям новые представления о роли человека и социальных структурах. Общество вдруг обнаружило, что у него просто нет фундаментальных принципов, предписывающих общепризнанные правила и нормы поведения. Гоббс не только понял, что релятивизм в определении «естественных прав» означает конец «естественного состояния», но и сумел сформулировать представление об основном факторе, определяющем все остальные детали общественного устройства. В основе социального поведения Гоббс видел только одно — стремление к власти.

Любая власть неразрывно связана с представлением о свободе. Даже наиболее униженные и скромные члены общества обладают какой-то минимальной свободой, хотя бы в выборе еды, формы отдыха, друзей и собеседников и т.п. Миллионы людей даже сейчас лишены многих элементарных прав и свобод, однако эти права формально уже признаны международным сообществом, а Всеобщая декларации прав человека обещает их каждому из нас просто в силу рождения.

Одним из основных представлений теории Гоббса было могущество[5], которое он определял как возможность защищать личное благосостояние и преимущества, позволяющие «получать в будущем некие блага». По его мнению, люди обладают «естественным могуществом», позволяющим им защищать себя, пользуясь такими врожденными свойствами, как сила, дар красноречия и благоразумие. На основе этих свойств человек развивает и дополнительное «инструментальное могущество» в виде богатства, репутации, влиятельных друзей. Таким образом, гоббсовская модель общества предполагает, что люди (если мы скажем «мужчины», то в данном контексте это будет вполне корректно) стремятся аккумулировать «могущество» в максимальной степени, «под завязку», уровень которой, впрочем, у разных людей различен.

Честно говоря, подход Гоббса представляется крайне бездушным и бесчеловечным. Шотландский политический деятель Роберт Макайвер писал по этому поводу, что в этой концепции фактически отменяются все добрые и ценные качества человека: «Гоббс игнорирует все социальные связи, выходящие за рамки узкосемейных отношений, все традиции и убеждения, заставляющие людей объединяться в группы, все обычаи и бесчисленные правила, регулирующие социальное поведение и человеческие поступки»10.

Эта критика, безусловно, справедлива, и к ней мог бы присоединиться каждый из нас. Социолог и историк Льюис Мамфорд с гневом обрушивается на такую абстрактную модель общественной жизни, справедливо замечая, что она обрекает человека на роль «атома силы, безжалостно стремящегося применить эту силу»11, однако именно это и стремился доказать Гоббс в своей работе. Уже в XIX столетии поэт-романтик Ральф Уолдо Эмерсон фактически соглашался со взглядом Гоббса на природу человека, когда писал, что «жизнь есть поиски власти». В любом случае, независимо от нашего отношения к такому «волчьему» описанию человеческой натуры, мы не можем уйти от ответа на следующие вопросы. Что следует из сформулированных Гоббсом постулатов? Если человек руководствуется такими принципами, то какое общество может из этого произрасти и как оно будет существовать?