Под откос - Дмитрий Грунюшкин

Никифоров с интересом посмотрел на Наташу, слегка прищурившись.

– Ой, девочка, как-то странно и складно ты все это рассказала. Сдается мне, старому менту, что ты не так проста, как хотела бы казаться!

Наталья поперхнулась, уставившись на него круглыми глазами. А потом сердито надула губы.

– Вот, блин, всегда я теряю бдительность! Знаю ведь, что ментов бывших не бывает, а все равно попадаюсь. Ну да, я журналистка, в областной газете работаю. Просто не люблю этим хвастаться.

– Да уж, действительно, хвастаться нечем, – негромко заметила Ольга, глядя на все тот же не меняющийся пейзаж за окном.

Наташа с недоумением посмотрела на нее, перевела взгляд на Алексея, который старательно разглядывал пальцы на руках.

– Я все понимаю, – тихо сказала она. – Вам, видимо, мои коллеги много крови попортили. Но я то вам ничего не сделала. Я знаю учительницу младших классов, которая порола девочек на глазах мальчишек. Знаю милиционеров, которые шарили в карманах трупов, когда выезжали на убийство или ДТП. Но я ведь не сравнивала вас с ними. Не стоит по нескольким уродам делать выводы обо всех людях.

Она расстроено замолчала, разглядывая коньяк на донышке стакана.

– Трудно воевать со всем миром, – вспомнил, вдруг, Алексей слова майора-архангелогородца.

– Что? – не поняла Наташа.

– Да так, ничего, – вздохнул он с примирительной улыбкой. – Ты извини нас. Просто, действительно, здорово нам досталось от вашего брата. Про тот последний бой сибирского ОМОНа столько написано! И почти ни слова правды.

– Опять в водке топишься? Что ты как баба, майор? Все стараешься из себя страдальца вселенского изобразить?

С командиром отряда милиции особого назначения, в котором служил Леха, их связывали давние отношения, почти приятельские. Во всяком случае, звали они друг друга обычно по имени. А раз уж Мишка Бурдин обращается к нему по званию, значит он действительно в ярости.

– Никак нет, товарищ подполковник, – Никифоров вытянулся перед начальником «во фрунт», старательно тараща покрасневшие мутноватые глаза. – Не изображаю!

Бурдин поиграл желваками, покачал головой.

– Что с тобой происходит, Леша? Ты же опытный боец. Две командировки на войну. Награды за храбрость в бою. Пацаны на тебя как на бога смотрели. А что теперь? Вечно либо пьяный, либо с похмелья. Зенки – как у бешеной селедки. Обувь не чищена. Сам весь мятый, как из жопы. На роже щетина, как у абрека. А воняет от тебя так, что хоть закусывай. Что происходит? В кого ты превращаешься, Леша?

Никифоров нервно потер заросшую щеку, не зная, что ответить. Голова была ватная, мысли ползли внутри черепной коробки медленно, углами цепляясь друг за друга. Он промычал что-то невразумительное, и попытался сесть обратно на табуретку. Но Бурдин шутить не намеревался.

– А ну, встать, майор, когда разговариваешь с командиром отряда!

– Ну, что ты в самом деле, Миш? – Никифоров скривился, словно от зубной боли, но, тем не менее, поднялся. – Нехорошо мне сейчас.

– А кому сейчас хорошо? – рассвирепел подполковник. – Посттравматический синдром изображаешь? Да?

– Почему изображаю? – попытался возмутиться Алексей. – Я, между прочим, с войны вернулся!

– Ты что, один оттуда вернулся?! Почти весь отряд там отработал, а на бабу только ты похож! Майора получил, медаль дали! На хрена? Лучше бы водкой выдали, да?

– А ты на меня не ори! – набычился новоиспеченный старший офицер. – Я там под смертью ходил! Друга потерял! А ты…

Он осекся, глядя в побелевшие глаза товарища.

– Я? – сквозь зубы процедил Бурдин. – Да что я? Просто так, поссать зашел.

Никифоров виновато понурил растрепанную голову. Мишка Бурдин к своим сорока военного лиха успел хлебнуть полной горстью. Афган, Приднестровье, Карабах, Абхазия, первая Чечня – Мишка побывал везде, где на постсоветском пространстве вспыхивал пожар войны и лилась кровь. Сколько он схоронил друзей – знал только он сам.

– Прости, – буркнул Никифоров. – Сам не знаю, Миш, что творится. Я ж там не в первый раз был. Всякого насмотрелся. В меня стреляли, сам стрелял. Убивал. Своих пацанов, «двухсотых», домой отправлял, кого по кускам собрать смогли. А вот веришь – как закрою глаза – его вижу. Сашку Лосева из сибирского ОМОНа. И остальных сибиряков. Полсотни парней положили! Свои положили! – в голосе Алексея зазвенела истерическая нотка. – А сейчас что? Кто-то в штабе их продал за несколько зеленых бумажек, и чтобы хвост не прижали, теперь грязью заливают! Ты глянь, чего пишут, твари продажные!

Он хлопнул по столу газетой, на обложке которой старые ордена издевательски соседствовали с разными «сиськами-письками», как выражался Сашка Лосев.

– Что тут? – не стал брать газету в руки Бурдин, словно брезговал к ней прикоснуться.

– Версии, бля, – сказал, как плюнул, Никифоров. – Типа, пытаются разобраться, как такое могло случиться. И знаешь, чего говорят? По одному варианту – сибиряки под своим прикрытием перевозили боевиков мимо армейских блокпостов. Те, дескать, и открыли первыми огонь по федералам. Другой «эксперт», гранату ему в пасть, предполагает, что это борьба за контроль над нефтяными заводиками между армейцами и ментами. Третий вообще говорит, что армейцы чеченский заказ выполняли. Черви! – Алексей с ненавистью смял газету. – Черви! Копошатся в ранах, гной пьют. Удавлю мразей!

Бурдин с жалостью и легкой брезгливостью посмотрел на товарища.

– В общем так, майор Никифоров. Даю тебе двухнедельный отпуск. За это время ты должен прийти в себя. Если не сможешь – пиши рапорт. В таком состоянии, как сейчас, в ОМОНе тебе делать нечего.

Он развернулся, и вышел из кубрика, прямой и натянутый, как тетива. Опешивший Алексей, открыв рот, смотрел ему вслед, и не мог произнести ни слова. Рапорт? Как это? Кто посмел подумать, что он не достоин права служить в милиции?

– Так, значит? – зло прищурился он. – Значит, не нужен стал, как чуть оступился? Хрен с тобой, рапорт – так рапорт. Проживу и без вас!

Никифоров схватил первый попавшийся листок бумаги, бросил его на стол. Пару секунд разглядывал его, как диковинную мину. Похлопал по карманам, отыскивая ручку или карандаш. Ничего, кроме смятой пачки сигарет, дешевой пластмассовой зажигалки и тонкой пачки денег не нашлось. Он в ярости начал дергать ящики стола. В одном из них нашлась старая прозрачная ручка.

Леха сжал ее до хруста в пальцах, попытался что-то написать, но высохший стержень только рвал бумагу. Алексей взбешенно зашвырнул ручку в угол, и ринулся к кабинету Бурдина.

Мишка перекладывал бумаги на своем столе. Но если бы Алексей был в состоянии воспринимать что-то еще, кроме своей обиды, то заметил бы, что делал он это совершенно бессмысленно, лишь бы занять руки работой.